Юрий Азаров - Печора

— Не нужна мне её лживая помощь. Она и хочет мне помочь, чтобы укрепить несправедливую власть Новикова.

— А чью же власть она должна укреплять? А как ты ведешь себя с капитаном? Тебе. повезло, что такой человек расположился к тебе. А ты его избегаешь. Ты его обмануть хочешь? Кинься в ноги ему. Благодари его.

— Прочь! Не могу больше!

Я встаю, потому что прибавилось силы. Я иду и роюсь в книгах. Мне срочно нужно прочесть о том, как Иван Карамазов беседовал с чертом. Мой некто четвертый — это тот же черт. Он никогда не станет моим вторым «я».

Входит мама…

— Почему ты встал? Тут же стенка совсем холодная.

— Ерунда! Теперь все это ерунда! — говорю я, нахожу наконец нужные страницы и начинаю читать.

В самый критический момент моего спора с Новиковым подошла Алина.

Я ждал. Алина должна была меня поддержать. Она этого не сделала. Она все сделала наоборот, точно была с Новиковым заодно. Она сказала:

— Владимир Петрович склонен к преувеличениям.

— Но от этого не должна страдать истина, — сделал вывод директор. — Меня настораживало и раньше, когда мне докладывали, что у вас не все в порядке с идеологией. Я старался не верить этому. Не может быть, чтобы у нашего учителя была другая идеология. Откуда ей взяться? А тут я сам убедился. Педагог говорит о том, что существуют еще и общечеловеческие ценности. Понимаете, нет общечеловеческих ценностей. Есть классовые ценности. И ваш Аввакум, и ваш Савонарола защищают ценности своего класса. Аввакум потому и погиб, что выражал ценности отживших бояр, на смену которым пришла знать новой, генерации.

— Нельзя так Аввакума рассматривать. Чтобы его понять, надо заглянуть глубже. Надо посмотреть на него с точки зрения общечеловеческих, высших ценностей: совести, доброты, искренности, народности. Аввакум никак не должен быть смешан с отсталым боярством. Он выше и старой и новой генерации. Так же и Савонарола. Они в видении ценностей, в видении мира приближаются к Рафаэлю. — Это Аввакум? — И Новиков расхохотался.

— Ну, ты и загнул, — поддержала Новикова Алина.

Я смотрел на Алину. А она уходила от моего взгляда. А мне не стыдно было рассекать на части ее предательство. И я теперь уже спорил с Алиной, а не с Новиковым. И Новиков был рад тому, что его поддерживает новая музыкантша.

— Конечно, загнул, — продолжала Алина. — В Рафаэле нет и грамма жестокости, а Аввакум сплошная жестокость. Я недавно прочла «Житие». Как он хватал за шиворот провинившихся и в землю носом, да по спине палкой, смирение и доброту воспитывал в пастве своей, вот так Рафаэль!

— Тебя бы носом в землю, чтобы научилась понимать что-то! — сказал я. И это было совсем грубой бестактно.

Я понял, что совершил непоправимую ошибку. И Новиков тут же воспользовался ею.

— Вы не обижайтесь на Владимира Петровича. Вы правильно заметили: он склонен к преувеличениям, — сказал Новиков, глядя на то, как лицо Алины покрывается румянцем.

Я думал над тем, как бы мне исправить ошибку. И сказал:

— Я не так выразился, простите меня, Алина Сергеевна.

Это прозвучало тоже нелепо. Алина посмотрела на Новикова, точно спрашивая у него: «Ну что, простим?»

— Надо простить, — посоветовал Новиков, мягко улыбаясь

— Рафаэль бы простил, а Аввакум ни за что!

— Аввакум еще бы плетью огрел! — снова рассмеялся Новиков. И мрачновато добавил: — Как сложно все в этом мире. Конечно же, в Аввакуме есть что-то и привлекательное, чистое, что делает его выдающимся человеком.

— Аввакум интересен в личностном плане, — сказала Алина, говоря это Новикову, точно меня здесь и не было. — Он непосредственный человек. Помните, когда вырвали Федору язык, он руками стал шарить во рту у товарища, чтобы убедиться в том, что языка нет.

— Вы хорошо знаете древнерусскую литературу?

— Благодаря нашему общему другу, — ответила Алина, поигрывая глазками… — Я с детьми подбирала к его спектаклям музыку. Когда речь шла о Рафаэле, я играла Моцарта и Сен-Санса, Чайковского и Паганини. А для сопровождения сцен из жизни протопопа я нашла великолепные куски у Мусоргского, Бетховена и Шумана. Есть, конечно, в Аввакуме какая-то великая сумасшедшинка…

Они разговаривали между собой. А меня точно и не было здесь. А я не мог уйти от них. Мне досадно было по разным причинам, и главной была та, что меня все же обвинили в идеологических изъянах, не просто в каких-либо методических искривлениях, а в политических ошибках. И Алина знала и понимала это, И продолжала плести всякую ерунду, поддерживая тем самым Новикова.