Просветитель - Косильщик лужаек

Стас не выдержал такого издевательства, и бросился на ближайшего охранника с топором. Дальше я помню всё словно в тумане.

Раздался сильный хлопок, затем ещё и ещё один. На груди у Стаса появилось сразу три аккуратных красных кружка, и он стал медленно оседать на пол. Я кинулся бежать. Не пробежав и десятка метров, я услышал позади себя выстрел, и почувствовал резкую боль у себя в правом плече. Что-то тёплое потекло у меня вниз по руке. Затем прогремел ещё один выстрел, но пуля лишь царапнула мне ухо.

Этого мне показалось довольно, и я решил сдаться на милость победителя.

Сергей замолчал, и стал шарить по карманам в поиске папирос.

— Да, прямо как в боевике, — восхищённо смотрел на него Андрей, — аж дух захватывает.

— По мне, так лучше пусть бы этого вообще никогда не было бы. Ко мне подбежали охранники. Один ударил меня сапогом в грудь, а другой стукнул меня со всего размаху прикладом своего ружья по голове. У меня из глаз посыпались искры, и я рухнул на пол. Сознание меня покинуло.

Серёга затушил «беломорину», глотнул из стоявшей поодаль облупленной жестяной кружки тёплой вонючей воды, а затем продолжил свой рассказ:

— Очнулся я в комнате, которая была выкрашена в белый цвет. Оказалось, что я попал в заведение наподобие лазарета. Моё плечо было туго перевязано снежно — белой повязкой. Пощупав своей здоровой рукой голову, я обнаружил, что мой череп наголо выбрит, а на то место, куда пришёлся удар приклада был наложен пластырь.

Примерно спустя час после того, как я проснулся, ко мне в палату заглянул Вельзевул. Он велел мне «не дурить», и сказал, что впереди меня ждёт большая работа. Я провалялся в лазарете ровно неделю, потом меня перевели ко всем остальным в подвал. Рука моя сильно болела и практически не двигалась, так что меня освободили на время от тяжёлой работы.

Прошёл месяц, после чего ко мне пришли двое амбалов в рясах и велели следовать за собой на задний двор. Там они подвели меня к небольшому возвышению, прикрытому брезентом, на брезенте лежала куча снега. Люди в рясах отогнули край брезента, и я увидел торчащую из под него ногу, обутую в Лёхин ботинок.

— Можно я пропущу дальнейшую часть рассказа? — спросил Сергей Андрея, — а то меня от этих жутких воспоминаний до сих пор на изнанку выворачивает.

— Если тебе трудно, то не рассказывай.

— Спасибо, только больше вроде бы не о чем рассказывать. Рука моя выздоровела, я мог работать наравне со всеми. Далее потянулись обычные трудовые будни. Что ты ещё хотел бы узнать?

— Мне хочется знать, кто эти люди, что нас здесь удерживают? И почему они заставляют нас выполнять сизифов труд, то есть делать бесполезную работу? — Андрей подпёр рукой подбородок и приготовился слушать.

— Да я и сам, честно говоря, мало что успел выяснить, — увидев удивление на лице своего слушателя, — Сергей всё-таки решил выложить Андрею всю свою информацию.

Помолчав немного и почесав пятернёй свой короткостриженный затылок, на котором Андрей уже успел разглядеть шрам от удара пистолета, Серёга начал излагать свою версию происходящего.

— Я полагаю, что мы все попали в какую-то Сатанинскую секту, и этот завод на самом деле вовсе не завод, а Сатанинский монастырь. Сначала нас испытывают, заставляя зачем-то выполнять бесполезную работу. Прошедших это испытание подвергают серьёзной психологической обработке, после чего таких людей трудно узнать. Их поведение меняется до неузнаваемости. Они ставятся начальством надсмотрщиками над такими как мы с тобой новичками. Эти «надсмотрщики», как я предполагаю, являются одновременно послушниками этого монастыря, и готовятся принять какой-то Дьявольский монашеский сан. Это последняя мне известная их иерархическая степень.

После продолжительного молчания Серега продолжил:

— Меня как-то раз приглашал к себе в кабинет Вельзевул… Там он меня спросил, верю ли я в бога. Получив от меня утвердительный ответ, он вынул из ящика своего рабочего стола небольшой обёрнутый в газетную бумагу предмет, и бросил его передо мной на стол. Развернув бумагу, я узнал свой серебряный нательный крестик, который должно — быть сняли с меня, когда я без сознания валялся в лазарете. Вельзевул потребовал, чтобы я тут же растоптал этот крестик и отрёкся от бога. Я наотрез отказался совершить столь богомерзкий поступок. Тогда Вельзевул вырвал из моих рук крестик и опять засунул его в ящик своего стола.

«Когда будешь готов — заходи» — сказал он мне. Когла же я уже переступал порог его кабинета, то он бросил мне вслед: «У тебя есть ровно два месяца на раздумья».