Вечером в 535-ю ворвался Кравцов и набросился на Гриншпона:
— Что ты тут рассиживаешься! Сейчас начнется отбор в институтский вокально-инструментальный ансамбль!
— А где Марина?
— Она придет в актовый зал, — запыханно проговорил Кравцов.
— Ну, ни пуха! — пожелали музыкантам набитые макаронами рты.
— Искусство нада многа жертв, — резонно заметил Мурат, жуя макароны.
— Не волнуйся, оставим, — успокоили Мишу. — Если хочешь.
Но Гриншпону оказалось ни к чему слипшееся в комок мучное месиво по-флотски. Он вернулся радостный, словно сытый.
— Ну, как? — спросили его с порога.
— Приняли! Всех! И меня, и Кравцова, и Марину! Больше никого не взяли, только нас троих!
— Вы, наверное, только втроем и пришли на конкурс, — предположил Решетнев.
— Ну да! — возмутился Миша. — Желающих было море!
— И как вы будете называться?
— Мы уже называемся. Вокально-инструментальный ансамбль «Спазмы». Звучит? По-моему, красиво.
— Надеюсь, мы бесплатно будем ходить на ваши «Судороги»?
— Не «Судороги», а «Спазмы»! Завтра начинаем готовиться к осеннему балу. Думаю, к ноябрьским праздникам сыграемся.
— Какой бал в грязь?! Нужно устраивать его сейчас, пока осень на осень похожа!
— Не волнуйся, успеешь ты себе даму выудить. Поучись у Черемисиной.
Совершенно невесомая на помине в комнату без стука вошла Татьяна.
— Да, да, я в курсе, поздравляю! — обратилась она к Гриншпону и, словно чем-то неудовлетворенная, уселась на стул задом наперед посреди комнаты. Опершись сложенными перед собой руками на спинку, Татьяна ни с того ни с сего начала вспоминать Меловое, рассказывая Решетневу совершенно небывалое.
Решетнев в «отместку» был вынужден поведать, как его друг Матвеенков заснул в хлеву в таком же, что и Усов, агрегатном состоянии. Матвеенкова, начисто вылизанного коровами, отыскали только к утру.
Насочиняв еще с три короба, Татьяна придавила Решетнева к земле. Тогда он был вынужден призвать в свидетели и на помощь всю 540-ю — Фельдмана, Матвеенкова и Мучкина. При виде Мучкина у Татьяны пошла кругом голова. Уже одно то, что он поступал в десантное училище, пусть и неудачно, повергало ее в трепет.
Ребята только что пришли из пивбара, и разговор мог бы получиться бесконечным, но вернулся Рудик со своей радиосекции и все расставил по местам.
— Все девушки мои! — заявил он, размахивая пропуском в женское общежитие. — Оказывается, радиостанция у них на крыше, — указал он пальцем на Татьяну.
— А вот Таня ходит к нам в общежитие без всяких пропусков, — сказал Гриншпон.
Рудик хотел отпустить в его сторону какую-нибудь шутку, но Решетнев удержал его:
— Ты с Мишей не особенно… вольничай, он теперь в ансамблях!
Стали от безделья месить музыкальную тему, обвинили Гриншпона в пустяковости затеи с этим ансамблем — мол, играл бы нам тут в комнате на своей гитаре, и достаточно! Потом вернулись к сельхозработам, еще раз прошлись по индийским фильмам и не заметили, как в комнату вошла Карпова.
— Вот ты где, оказывается, устроился! — подступила она к засыпающему Мурату. — А я дежурю сегодня по общежитию и дай, думаю, по этажам пройдусь, посмотрю, как вы тут. Вообще комната у вас чистая.
Мурат, соглашаясь с замечаниями, кивал головой и оттого, что засыпал, попадал лбом немножко в стену.
И тут Карпова обнаружила Татьяну.
— А по какой причине здесь девушки? — вскинула она крашеные брови и стала молча оглядывать присутствующих, как бы ища, кому конкретно адресовать вопрос. — Пребывание гостей, тем более из женского корпуса, насколько мне известно, ограничивается комендантским часом. Но ведь уже двенадцать часов! Сколько дежурю, но с такой безнравственностью сталкиваюсь впервые, завершила она свое выступление.
— Да я, понимаете… — начала оправдываться Татьяна, пытаясь высказать мысль, что не только в данный момент, но и за всю свою жизнь она ничего аморального никогда не совершала… Ей стало ужасно стыдно перед Мучкиным.
— Парням я прощаю, — сказала вездесущая англичанка, — а вот вас, девушка, я возьму на заметку. До свидания!
— Ну все, мальчики, теперь и на иностранном мне удачи не видать, вздохнула Татьяна.
К первому студенческому балу готовились тщательно. Осаждали ателье, магазины, вещевые рынки и уличные ярмарки. Но большей частью устремлялись к фарцовщикам — купить джинсы можно было только у них. Наличие у человека фирменных штанов возводило его в особый ранг. Принимался к сведению и пошитый на дому самопал, но с оговоркой. У самых навороченных, кроме джинсовой куртки и штанов, имелись еще и сапоги из джинсовой ткани — это было верхом превосходства.
Читать дальше