Яков Арсенов - Избранные ходы

— Может быть, акрами, а не фиакрами?

— Акрами у нас землю пока не продают. Земля все еще принадлежит государству. А вот фиакрами — сколько угодно. Таким образом государство как бы выказывает нам свое фи по поводу частной собственности на землю.

— Что верно, то верно. Тогда давай введем в Устав один пунктик и для меня, — попросил Орехов. — Я намерен стать публичным политиком.

— Давай. Какой?

— Платное произнесение речей в местах общественного пользования и массового скопления людей.

— Как скажешь, записываем… массового оскопления людей…

— Скопления, а не оскопления.

— Извини, не подумал. Действительно, что это я? Идет массовое оскопление, а тут — ты со своей платной речью в публичном месте. У комиссии при регистрации могут возникнуть вопросы…

— Вопросы возникнут и сникнут, а Устав останется. Мы его пишем не под дядю. Нам по нему работать, мы должны чувствовать себя в нем как рыбы в воде. Не мне тебе объяснять. Надо предусмотреть все.

— Логично, пятачок. Идем дальше, следующий раздел — культмассовое пространство. Чего бы такого туда забить?

— Можно ввести выставочную деятельность — продажу с молотка работ местных художников.

— Почему с молотка?

— Современных авторов начнут покупать, когда они помрут. Был у меня случай. Приходит к нам в редакцию поэт и спрашивает, не напечатаем ли мы его. «Отчего не напечатать? — говорим мы. — Если стихи хорошие напечатаем». — «Видите ли, — говорит он, — тут есть одна тонкость». «Какая?» — спрашиваем. «Дело в том, что я еще не умер».

— Ну и что, напечатали?

— Конечно, нет.

— Почему?

— Сам посуди. Стихотворение называлось «И был даден нам месяц январь». Хотя внешность у поэта была совершенно непреднамеренной. Мы выдали ему рецензию с колес. «Вы думаете, — сказали мы поэту, — что с помощью таких загогулин вы поднимаетесь до уровня поэтической метафоры?! Ни хера!»

— А кто это — вы? Кто вместе с тобой корчил из себя рецензента?

— Начальник ПТО.

— Ясно, — сказал Артамонов. — В суете мы забыли вставить основное проведение экологической лотереи.

— Экология — отличная вывеска.

— И еще — взятие кредита, — напомнил Артамонов. — Этот пункт необходимо ввести в основные виды деятельности.

— Взятие кредита — это право любого юридического лица, а не уставная прерогатива, — внес правку Орехов.

— Ничего ты не понял, пятачок. Взятие кредита — не как реализация права любого субъекта хозяйственной деятельности, а как аспект деятельности. Кто-то выращивает молоко, шьет сапоги, а кто-то берет кредит. Работа такая — брать кредит, понимаешь? Тот, кто сидит на паперти, не рассчитывает посидеть годик, напросить на жизнь — и бросить дело. Он сидит постоянно, и никому в голову не приходит, что это неправильно. Ему дают деньги потому, что его идея — сидеть и брать — общепризнанна. Поэтому взятие нами этого кредита надо сделать общепризнанным.

— Хорошо бы не забыть основополагающий пункт — издание газеты.

— Это само собой. Ну вот, теперь, кажется, все. Разве что садово-огороднической деятельности добавить на сладкое.

— А почему не добавить? Пока все еще в наших руках. Плодово-ягодной, говоришь? Записываем.

Устав сочиняли неделю. Дошли до раздела «Ликвидация предприятия». В разгар прений по животрепещущему приехал Артур с якутской девушкой Галиной.

— О! Какие люди! И без охраны! — поприветствовали гостей первопроходимцы.

— Привет, подельники! — был взаимно вежлив Варшавский. — Нам достался угловой номер на третьем этаже, — сообщил он. — Пойдем совершим купчую, пока воду не отключили.

— Гал, тебе Артур, никак, золотые горы наобещал? — поинтересовался Орехов. — А? Признавайся!

— А что? — не сдавалась якутянка.

— Его фильтровать надо. Кинуть Азов и примчаться сюда быстрее Деборы и Ульки — для этого надо было иметь серьезный стимул. Не так ли, Артур?

— А что, разве здесь нет перспектив? — выкрутился Варшавский. — По крайней мере, «комок» при входе я видел. Не знаю, как по вашей, а по моей линии перспективы здесь точно налицо.

— Честно говоря, мы ничего подобного не обнаружили, — по поводу то ли перспектив, то ли «комка» высказался Артамонов.

— Лично мне город нравится, — продолжил Варшавский. Он всегда говорил с такой интонацией, будто выпутывался из положения.

— А мне пока не очень, — не стала врать Галка.

Галка сопровождала Варшавского со школьной скамьи. Артур женился, разводился, а она за счет малых народов Севера осваивала Европу сопровождала экскурсии по линии «Спутника». Она профессионально вязала чулки, играла на хамузе, вырезала фигурки из моржового клыка и выжигала по оленьим шкурам. Национального шарма в ней было с избытком — черные с блеском волосы, восточный разрез глаз, высокий голос и тяжелая, как у божка, фигура. Крупные звонкие зубы были настолько выразительны, что казалось, будто контуры своих нецке она выводит зубами, а не резцом. Однажды она вырезала человечка — руки по швам, без лица и без головы — и послала на выставку под чужим именем. Фигурка заняла первое место, но приз Галка не получила — не смогла доказать, что изделие сотворила она. Одевалась якутянка дорого, с наворотами — под синюю юбку надевала синие туфли, а клетку на одной половине костюма дополняла полоской на другой, в узоре ткани предпочитала поперечную исчерченность, чтобы у любопытного рябило в глазах и не возникало желания отыскивать недостатки внешности. А случись выпить, накатывала она тоже по национальному признаку. Во время одной из вылазок на природу, гуляя по мелководью, Галка неуловимым движением схватила костлявого ротана, запрокинула голову, молниеносно отправила рыбку с потрохами в свой зев и вмиг зажевала. Европа осталась с носом.