Ирина Муравьева - Веселые ребята

— Что это? — сначала прошептала, а потом перешла на крик и визг Стеллочка. — Ой, что это, что это, о, тварь, кто это, мерзость, дрянь, сволочь, откуда это, вон, вон, вон из моего дома, да как ты посмела, как ты посмела, девку привел, девку, да ты еще не знаешь, что я с тобой сейчас сделаю…

С этими словами она подскочила прямо к кровати и, не обращая внимания на негодующий ответный рык гинеколога, попыталась сорвать с омерзительной парочки одеяло. Однако заведующий отделением Чернецкий не зря все же провел с визжащими и кричащими женщинами большую часть своей непростой жизни. Вместо того чтобы выскочить как ошпаренный в чем был (а он был вовсе ни в чем) из постели, он выкатил на Стеллочку непримиримые глаза и заорал в ответ, чтобы она сама убиралась куда подальше из его комнаты. Завязалась яростная схватка за обладание одеялом, но поскольку Стеллочка была абсолютно одна, а любовников оказалось вдвое больше и они, судя по всему, готовы были скорее умереть, чем уступить, Стеллочке пришлось изо всех сил плюнуть в своего мужа и эту его приблудную шлюху, попасть частично на шлюхин подбородок, частично на мохнатое плечо гинеколога, а потом, ни секунды не мешкая, перебежать, рыдая, из кабинета в спальню. Там она принялась выкидывать из общего шкафа носильные вещи гинеколога, разодрала от ярости несколько прекрасных заграничных рубашек и совсем потеряла свой миловидный облик, потому что все ее складно соединенные друг с другом черты исказились до неузнаваемости и что-то ведьминское, исконно женское проступило в этом испанском лице, несколько даже одуревшем от бешенства.

Пока мать его единственного ребенка рвала и метала прекрасные заграничные вещи, гинеколог Чернецкий наспех оделся и вывел из супружеской квартиры ужасно огорченную и голубоглазую санитарку Зою Николавну. В темноте Неопалимовского переулка Зоя Николавна упала на грудь любимого человека, и у нее началась истерика.

— Ладно, ладно, детка, — пробормотал гинеколог, гладя вспотевшими ладонями талию санитарки, — что-нибудь придумаем, не плачь только…

Подкатило такси. Гинеколог Чернецкий сунул таксисту пятерку, поцеловал соленые от слез щеки Зои Николавны («до завтра, детка, не плачь») и медленно вернулся к себе в квартиру. В квартире все было перевернуто вверх дном, а дверь в спальню изнутри заперта на ключ.

— Стелла, — грубо сказал гинеколог и стукнул в эту дверь пяткой, — открой немедленно.

— Сволочь, — сказала Стеллочка.

— Хорошо, — устало согласился Чернецкий, — я люблю другую женщину.

В ответ раздалось гробовое молчание.

— Для тебя, кстати, — сказал он, — тут не должно быть ничего нового. Мы давно чужие. Что ж ты думала, что я монахом стал за это время?

Стеллочка не отвечала.

— Хватит, — сказал он, — ты мне скажи, чего ты хочешь: разводиться?

— Интересно, — задумчиво произнес успокоившийся вдруг голос Стеллочки, — ты действительно думаешь, что я такая идиотка, или притворяешься?

— Не понял, — встрепенулся гинеколог Чернецкий, который и в самом деле не все понял.

— Ты, значит, думаешь, что я буду разводиться и разменивать квартиру? Совсем, что ли, ничего не соображаешь? Нет и нет! Я подожду, пока ты подохнешь и квартира достанется мне! Я отсюда шагу не сделаю!

— С чего ты взяла, что я подохну первым? — поинтересовался заведующий отделением.

— Потому что на десять де-е-евчо-о-онок по статистике девять ре-е-ебя-я-ят! — издевательски и немного фальшивя, как всегда, когда доходило до музыки, спела Стеллочка. — Потому что люди медицинского труда редко живут долго! А я уж, будьте любезны, постараюсь! Подохнешь как миленький!

Она вдруг распахнула дверь, и гинеколог Чернецкий даже отпрянул. Перед ним стояла настоящая, кубинская, судя по облику, ведьма. Волосы ее торчали во все стороны, черные глаза извергали пламя. Она была в красном лифчике, похожем на цветы мака. Над левой грудью вздрагивал довольно большой синяк с кровянисто-желтым подтеком.

— А вот это что такое? — раздувая породистые ноздри, спросил гинеколог Чернецкий и ткнул пальцем в Стеллочкин некрасивый синяк. — Целоваться изволили?

Стеллочка торопливо схватила валяющуюся на кровати черную кружевную шаль — подарок ко дню Восьмого марта от мужского коллектива Дома дружбы, набросила ее на остаток слишком крепкого поцелуя и, подбоченясь, пошла на гинеколога Чернецкого ничем не хуже, чем Майя Плисецкая в балете «Кармен-сюита».

— Квартиру ты не получишь, дочь не увидишь! Можешь убираться к своей лимитчице! Слышал, что я сказала?