Макс Нарышкин - Downшифтер

Скверно. Я узнал все, что хотел: доктор бережлив до чертиков, и он скорее переживет два года следствия, чем расстанется с двумя штанами и двумя рубашками. При этом он делает ужасное лицо и суетится, словно сходит с ума. Руки его, когда он укладывает икону в мешок, трясутся, речь лающая, глаза выпуклы. Он невероятно напуган, но при этом в его шкафу лежат залитые кровью жертв копеечные шмотки, и выбрасывать их он не торопится.

— Спасибо, Жора. — Я показал ему разлапистую пятерню: — Можешь на это рассчитывать.

И он ушел крутить подъемы переворотом, а в голове его наверняка крутился вопрос, нельзя ли еще за какую услугу получить хотя бы четверку по физике. А я стоял и удивлялся тому, как порой посмеивается жизнь над не самыми умными людьми: у доктора — доказательства моего присутствия в церкви отца Александра, а у меня — его одежда со следами крови жертв с улицы Ленина. Сядут все!

Закурив последнюю сигарету, я с удовольствием затянулся и выбрался на улицу. Улица чиста, и если за мной сейчас кто и следит, то только из космоса.

В последнее время я работаю, как крот. Вырыв палкой яму и уложив принесенные Жорой шмотки Костомарова, я присыпал их землей. Разве это лелеял я в мечтах, уезжая в не тронутые цивилизацией края? Разве этим думал заняться? Я представлял, как начну учительствовать, а в каникулы буду содержать крошечный магазинчик близ какого-нибудь водопадика, где за смешные деньги буду продавать рвущимся из каменных джунглей на природу туристам снасти и наживку для ловли хариуса. Но пока я занимаюсь тем, что становлюсь свидетелем убийств и войны за мои деньги. Я приехал сюда не как свой, я приехал как наживка.

Еще полчаса ничего не происходило.

Я зашел в магазин, купил сигарет и спустился к реке. Последняя тысяча из тех, что лежали в моем паспорте, и которая среди десяти остальных мне была выдана в качестве «подъемных», была разменяна. Вечером больницу ждет большой переполох. Костомаров держит Лиду под прицелом, точно зная, что приду я за ней тогда, когда решу распрощаться с городом навсегда. Сославшись на дела, я ушел, и сейчас доктор дожидается моего появления, не догадываясь о том, что давно просчитан. Придя вечером в больницу, когда персонал уйдет домой, а больные угомонятся, я буду решать две проблемы. Триста тысяч мне уже не вернуть. Блестящий Костомаров подставил отца Александра под убийство священника из церкви на улице Осенней, подбросив в его келью деньги. Сообразительный врач решил, что восемьсот тысяч — лучше, чем триста. Вот эти восемьсот мне и нужно будет выколотить из доброго доктора. Перед моими глазами до сих пор стоит искаженное мукой лицо отца Александра, и я не вижу необходимости применять к Костомарову какие-то другие способы разговора, если есть уже проверенные. Мне не жаль этого человека…

И вот тут-то это и произошло.

Как это случилось, мне непонятно. Не исключено, что господь, слушая все эти мои бредовые рассуждения, изредка присылает мне e-mail. Так случилось с одеколоном Костомарова, то же самое произошло и сейчас…

Неприятное чувство зашевелилось во мне, и память услужливо подсказала неприятные подробности, чего никогда, конечно, не сделала бы, если бы подробности были приятными.

Вспомнив об отце Александре, я вспомнил и наш с ним последний разговор, случившийся по телефону сразу после того, как мы с Лидой побывали под самосвалом.

«Почему вы меня до сих пор не сдали Брониславу? — в запале кричал ему я. — Вам нужны все деньги, а не обещанный за мою поимку гонорар?»

«Вы сошли с ума, — отвечал мне отец Александр. — Если я выведал у вас тайну захоронения восьмисот тысяч, тогда почему бы мне, пользуясь теми же средствами, не выведать тайны местонахождения четырех с половиной миллионов?»

Помню, как меня передернуло от глупости святого отца, совершающего дважды подряд роковую ошибку. Я никогда не говорил ему о том, что в тайнике сумма, равная восьмистам тысячам рублей!

Я помню, как он замолчал, и даже не было слышно его дыхания. И потом он попросил меня приехать, у него возникла невероятная надобность поговорить.

В суматохе последующих событий я совершенно выпустил этот разговор из виду. Согласитесь, за их стремительной чередою мне нетрудно было упустить из виду мелочь!

Но как я мог выпустить из виду ключевой момент?!

— Черт возьми!.. — вырвалось из меня, и я быстро нашел глазами лавку у городского клуба. Я добрался до нее и рухнул, как куль картошки. — Да разве это мелочь?!