Макс Нарышкин - Downшифтер

Я приехал в этот город, чтобы обрести покой. Но вместо покоя увидел то же чудовище, что напало на меня в Москве, — огромную, зловонную пасть, пожирающую слабых и беззащитных как в столице, так и далеко за ее пределами. Я понял, покой — это не перемена мест, а перемена образа мысли. Вот и я, считая себя очистившимся, приехал и осел, но, едва встал вопрос о движении дальше, тут же задумался о якобы позабытых деньгах и способах их возвращения. Страшно, что, успей я в церковь раньше убийцы, почти то же самое, с разницей разве что в мелочах, с отцом Александром ради этих восьмисот тысяч проделал бы и я. Люди из прошлого мира меня готовы убить за четыре с половиной миллиона долларов, люди из глубинки перережут мне горло за миллион рублей.

Так где же этот мир, в котором все чище и проще?..

Поднявшись, я сунул ноги в сандалии Костомарова — слава богу, у нас с ним один размер, и протянул к нему руки. Он понял мое движение и погрузился в мои объятия. А потом я почувствовал, как трясутся от нервного смеха его плечи.

— У меня такое чувство, Бережной, что прощаемся мы ненадолго.

Я покрутил головой и прижался щекой к его щеке.

— Больше — ни за что!

И в этот момент то ли лекарство дало отдачу из организма, то ли в голову пришла пока необъяснимая, несформировавшаяся, только что родившаяся, а потому невыношенная мысль, да только я чуть потяжелел, и взгляд мой, направленный в окно, помутился…

— Ты хоть сообщишь о себе, когда осядешь? — спросил он меня, покрасневший от неприятного момента общения. По всему было видно, что прощаться со мной ему не хочется, мне же казалось, что я знаю его уже сто лет.

— Разумеется, — улыбнулся я, приходя в себя. — Ты присмотришь за Лидой, пока я решу пару своих вопросов в городе?

— Не сомневайся. Только мой тебе совет: не появляйся в школе, на улице и в местах скопления людей.

Хороший совет. Если его соблюсти, то придется сидеть в лесу весь день.

Выйдя на улицу, я решил не поддаваться панике. Хотелось тотчас сесть на какую-нибудь лавку, закурить и жадно обдумать сверкнувшую в голове мысль.

Перемахнув через забор у клуба, я разыскал укромное местечко и вынул пачку сигарет. Упрямая сигарета никак не хотела поддаваться, хотя не выбиралась она на свет только потому, что у меня дрожали пальцы. Когда стало ясно, что без посторонней помощи я прикурить не смогу, я с грязным ругательством врезал пачкой о землю.

Бесноваться было от чего.

Прикоснувшись щекой к Костомарову, я почувствовал запах, который уже никогда ни с чем не спутаю, — табачный аромат дорогого парфюма с оттенком орлиного дерева.

Доктор, конечно, принял утром душ и не пах так откровенно, но запахом этим был пропитан аромат его кабинета, и следовало, конечно, обратить внимание на это раньше! Но разве мог я принюхиваться и делать выводы, находясь под впечатлением смерти священника, когда пришел сюда ночью, и разве мог сопоставить этот запах с запахом в церкви, когда пришел к отцу Александру за своими деньгами?

Будь проклят этот город!.. Будь проклят я, приведший сюда дьявола!

Будь я дважды проклят, потому что ничего сейчас не понимаю!

Я не понимал, куда шел. Собственно, я и вышел-то от Костомарова без каких-либо причин, о которых ему сообщил. Ослепленному внезапной догадкой, мне нужно было срочно выбраться из больницы, чтобы довести мысль до разумной формы.

Догадки вращались в голове, словно были запечатлены на пленке катушечного магнитофона. Пленка проворачивалась сейчас в ускоренном режиме, напоминая события и расставляя их в соответствии с только что полученной информацией.

Пока все складывалось удачно, если не думать о том, что убийца — человек, которому я безгранично доверял, решив стать провинциалом сразу и навсегда.

Решив начать с последнего, я быстро сообразил, как в доме священника оказались триста тысяч, врученные мне другому священнику через старуху.

Костомаров, подсказав мне, как распорядиться деньгами, и встретив мое убеждение в правоте его слов, пошел за мной, благо ходить долго было не нужно, а я, по причине восхищения местными красотами, не заглядывал себе за спину. Он проводил меня таким образом до леса, стал свидетелем выемки трехсот тысяч и сразу, едва я удалился, перепроверил схрон. Наградой за рвение ему стали восемьсот тысяч рублей. Таким образом, когда я грешил на отца Александра, я был чудовищно не прав, поскольку на момент исчезновения денег с отцом Александром я не был еще знаком, а потому он и знать не мог, куда я спрятал деньги.