Макс Нарышкин - Privatизерша

Еще не понимая, что произошло, гости стали спрашивать адвоката, а что, собственно, с разделом. То есть, что несравненная Клавдия Оттовна благоволила передать каждому из родных ей по крови людей. То есть наследство-то как делиться будет. Адвокату пришлось повторить то, что он сказал минутой ранее.

Артур сидел белый, как приготовленное к работе полотно Кандинского, язык его распух во рту, и он, великолепнейший экономист, быстро прокручивал в голове данные, которые позволили старой карге отдать квартиру и все в ней находящееся им, а не зловонной своре наконец-то дождавшихся смерти старухи кровников. Он вспоминал теплые и холодные вечера, когда Рита оставляла его одного, уходя к хозяйке то с тарелкой пирожков, то посмотреть телевизор, то просто пожаловаться и поплакать бабке в шушун. От баронессы она возвращалась совершенно спокойной и уверенной в себе молодой женщиной. И вот теперь все становилось на свои места. Променады в соседние комнаты закончились вполне логично. Пока за столом царила отвратительная тишина, Артур вспомнил случай, который однажды произошел в благочестивой семье одного порядочного еврея.

Жил-был старик, вот так же, как незабвенная Клавдия Оттовна, тяготился одиночеством при батальоне родственников, на календаре отмечавших каждый прожитый им день, и когда пришла пора помирать, он собрал всех и сказал:

«Свою квартиру, машину, немножко золота и чуть-чуть серебра я хочу отдать вам, мои родные. И, чтобы не обидеть никого своим решением, я передаю вам это все здесь и сейчас, дабы вы могли разделить все по совести и справедливости сами. Ухожу я от вас, храня в сердце память о любви вашей и заботе. И я готов выполнить последнюю волю свою лишь при одном условии. Господь наш, Иисус Христос, принял на чело венец терновый. И я хочу так же, как и Он, уйти в муках за грехи ваши. Но уподобляться Ему не могу, ибо грешен, да и венца нет. А посему сейчас, за минуту до смерти, хочу, чтобы вы раздели меня донага, положили на живот и в задний проход вставили кактус, коих в моей, то есть в вашей, квартире в изобилии».

Как только последняя воля умирающего была в точности с просьбой его выполнена, в двери и окна ввалились огромные мужики в масках и с надписью на спинах «СОБР». И старший из них, оценив обстановку, воскликнул: «А прав был информатор! Это здесь у старого еврея вымогали имущество!»

Абсолютно спокойной в наступившем хаосе выглядела одна Рита. Она невинно смотрела в стол, и щеки ее розовели.

Повернувшись к немеющему от восторга Артуру, она негромко, но доступно для чужих ушей сказала:

— Я хочу заняться с тобой любовью.

Это была первая триумфальная сделка, которая была прокручена ими не вместе.

К началу 1993 года река застоя тронулась. С треском, с вдохновением.

Артур Чуев за три года из способного, но малозаметного менеджера вырос до начальника отдела внешнеэкономических связей крупнейшего в Москве «Инкомрос-банка». Рита по-прежнему работала экономистом на текстильном комбинате, и оба они чувствовали, что наступил момент, упустив который уже невозможно будет наверстать упущенное. Это было время, когда подателя объявления «Меняю однокомнатную + ваучер на двухкомнатную» за идиота еще не держали.

Под Новый 1991 год в банке началось шевеление. Эти движения постепенно переросли в хоррорные явления и вскоре приобрели монструозные колебания. Чубайс (а кто это такой, Чубайс?) разработал программу приватизации госсобственности (а что это такое?), и первым ее этапом стала народная приватизация (какая?). Артур пытался найти вопросы на эти ответы, попутно соображая, что происходит вообще. Поначалу все казалось бредом, ибо само понятие «приватизация госсобственности» спустя год после привычного уклада жизни ощущалось эфемерно и осязалось воровато. Но в конце лета 1992-го Ельцин подписал указ, который заставил Артура действовать быстро и решительно. Будучи вхож в высшие круги управления «Инкомроса», он получал информацию из первых рук. И даже становился ее обладателем раньше, чем она доходила до глав регионов. О том, что с первого октября каждый гражданин России сможет получить ваучер для приобретения доли в приватизируемом предприятии, он узнал за неделю до подписания Ельциным указа.

Его волновало только одно: будет ваучер именным, то есть прахом рухнут все его надежды, или же он выступит в роли чека на предъявителя. Все остальное он обещал себе и Рите просчитать после — это было уже не так важно. Артура заботило только одно: именной — или нет.