Макс Нарышкин: ИМ ХОчется этого всегда

Рома Факин сел на галерке, в стороне от коллектива. На нем были белые брюки и светлая рубашка. Куплено все, я уверен, на вчерашние подъемные, которые я велел выдать ему в бухгалтерии в качестве форы. Молодой человек потратил деньги не на пиво, празднуя победу, а на вещи для работы, это похвально. Дешевые вещи, паскудные по качеству — я бы сказал, но по цветовой гамме они подходили к тряпкам персонала компании, и, слава богу, работников впускали через парадное, не идентифицируя дресс-код. Словом, все старания Факина попасть в струю общего корпоративного настроения были налицо. И мне тут же пришла в голову мысль о том, что карманник, забираясь в автобус, тоже стремится идентифицировать себя с пассажирами. Оценив общую волну настроения, я заметил еще одну интересную деталь. Все переговаривались друг с другом, перегибаясь даже через ряды, на Факина же никто не обращал внимания. Если бы все сидели недвижимо и отдельно, как совы днем, можно было подозревать, что все в шоке и ответ, почему из офиса стали исчезать личные вещи, ими не найден. При таком же положении, когда все были сплочены и лишь Факин бедным родственником сидел на отшибе, у меня, у руководителя, не должно было и тени сомнения возникнуть, кто виноват в том, что начало рабочего дня сорвано. И тут я заметил третью интересную деталь — Факин тоже ни на кого не обращал внимания. Хотя, казалось, обратись сейчас кто к нему, и он тут же пойдет на контакт…

— Итак, Александр, коротко о главном, — и я снова посмотрел на часы. Дурацкая привычка: я делаю вид, что ужасно занят, а многим кажется, что у меня провалы в памяти.

Коломиец встал и, так же как у меня в кабинете, без упоминания имен, изложил самую суть. Из офиса пропали карта памяти и сотовый телефон, принадлежащие сотрудникам. И коллектив просит меня выступить в качестве царя Соломона, то бишь — справедливого арбитра.

Но я-то знаю, что происходит на самом деле.

Я без труда читаю мысли этих двух десятков людей сквозь их прозрачные, но невероятно крепкие черепные коробки на расстоянии, как если бы держал их в руках.

Случилось то, что обычно случается в компаниях, управляемых руководителем, слегка приспустившим вожжи. Налицо все признаки моббинга.

В прошлом году я, потратив порядка десяти тысяч долларов на поиск профессионала, принял заместителем главного технолога Егора Колчакова. Некая схожесть его фамилии с героем Гражданской войны оказала высококлассному специалисту дурную услугу. Он отдал концы за свою веру. Я положил ему немалое жалование, предложил ряд корпоративных привилегий, и когда через месяц адаптации работа завертелась и дела пошли на лад, он явился в мой кабинет и предложил подписать его заявление об увольнении. По собственному, понятно. Я был не в шоке. Меня потрясло состояние грогги. Я влупил в него бешеные бабки, предоставил возможность трижды в неделю ему и его жене посещать элитный клуб, а вместо благодарности эта скотина пишет заявление и отваливает. На выходном собеседовании он выглядел как утомленный возложенными на него обязанностями и походами в клуб лузер, говорил о том, что ухудшилось здоровье, в общем, сам дух компании для него отныне вреден и даже опасен. Отложив эпилог нашего с ним разговора на после обеда, я вызвал всех, кто мог прояснить ситуацию. Главный технолог отморозил меня цитатами, как только что Коломиец, буровил что-то о недостаточной квалификации Колчакова, но по тону его я понял, что уход Колчакова будет воспринят с удовлетворением всеми без исключения сотрудниками отдела вовсе не из деловых соображений.

Офисные сплетни, интриги — это шутки по сравнению с тем, что именуется моббингом. Сломать топ-менеджеру перед внешней встречей перо в «Паркере», чтобы тот обнаружил это в тот момент, когда будет одновременно с партнером по бизнесу под пристальными взглядами десятка видеокамер выкручивать ручку для подписания договора о намерениях, — это еще не моббинг, это пакость, достойная Паниковского. Моббинг способен уничтожить компанию в считаные месяцы. Как только пройдет первый ход, обычно это — проверка руководителя по мелочи, так сразу же последует второй. Уже более основательный. Главное, чтобы прошел первый. Когда я врубился, в чем дело, я уволил Колчакова, потом главного технолога, а после официально урезал жалование сотрудников технологического отдела до тех пор, пока в кассу компании не возвратились те самые десять тысяч долларов. Я делал это открыто, заявляя о том, что все, кому это не нравится, могут быть свободны по примеру Колчакова, а кому это не нравится, но он не хочет потерять место — жаловаться в профсоюз. Для того чтобы всем стало понятно, что моббинг я не люблю, я поставил последнюю точку. Одного из менеджеров, решившего-таки сыграть роль сексота в отношениях «Глобал» с профсоюзом, я уволил, предварительно влепив два выговора. Есть люди, которые не понимают или не хотят понять, что все, что они ни делают, — это плохо, а если и называется — хорошо, то только потому, что президент проснулся в добром расположении духа.