Илья Константиновский - Первый арест

– Ура! Вперед! – подхватили мы все, сразу забыв усталость, жару, и я увидел, как по ослепительно белой отмели замелькали босые черные пятки моих товарищей, устремившихся напрямик к нежно-голубой, чуть-чуть колыхавшейся воде, мягко набегающей на белый песок.

Как рассказать про этот совершенно новый, волшебный мир воды, такой светлой и голубой у берега, такой темной, почти фиолетовой вдали, и гладкой, играющей блестками, как будто в ней плавает бесчисленное множество мыльных пузырей, и дышащей свежестью, смешанной с солнечным зноем, и бескрайней, затопившей всю землю, вплоть до самого горизонта, где она упирается в неподвижные, высокие, как горная гряда, серо-голубые облака? Как описать ощущение мальчика, впервые окунувшегося в эту теплую, пахнущую водорослями и солью воду, впервые увидевшего, как плавает в ней странный пузырь, похожий издали на белый цветок, поблескивающий на солнце?..

– Ой, мальчики! Сюда, скорей! Что это?

– Медуза! – кричит всезнающий Яшка.

– Моя! Не троньте, моя!

– Чур, моя!

Из рук в руки переходит студенистый, скользкий пузырь, его кладут на песок, все мальчики смотрят на него с изумлением: неужели и это тоже живет, дышит, перемещается? Все трогают руками медузу, и она начинает почему-то уменьшаться, пока от нее ничего не остается, как будто она растаяла на солнце, ушла в песок. А может быть, его совсем и не было, этого странного существа, похожего на затвердевший комочек морской воды?

После купания мы зарылись в горячий песок, как-то сразу загоревшие, окропленные веснушками, похожие на больших желтых ящериц. Все устали от ходьбы и солнца, от парной, плохо освежающей морской воды и почувствовали страшный голод. Кое у кого нашлись бутерброды, мы разделили их поровну и быстро съели, но тотчас всем захотелось пить.

– Воды нет! – сказал Яшка с серьезным лицом. – Придется потерпеть!

Помню, как я удивился, хоть и слышал от взрослых, что морскую воду не пьют, и во время купания уже успел почувствовать ее противный соленый вкус. Все же это как-то не уметалось в сознании: столько воды кругом – и нет воды?

Солнце перевалило за середину неба, в воздухе заходили волны жара, и так нестерпимо хотелось пить, что я решил все же попробовать морскую воду. Пусть она и соленая, но все-таки это вода, не может быть, чтобы она хоть немножко не утолила жажду!

Когда я направился к морю, мои товарищи следили за мной с серьезными, озабоченными лицами, никто не смеялся, не шутил, всем страшно хотелось пить, и все с настороженным вниманием ждали, чем закончится мой эксперимент.

Я вернулся на берег, налитый соленой водой, с пересохшими губами и слезами разочарования и обиды на глазах: я еще сильнее чувствовал жажду, и мне казалось, что море сознательно поступает со мной хитро и жестоко.

– Хочу домой… – неожиданно сказал кто-то из мальчиков.

– Домой! Домой! – подхватили остальные, тревожно оглядываясь на окружающую нас пустоту. …Он казался нескончаемым, наш обратный путь с моря. Мы шли и шли, а впереди был все тот же бесконечный, свободный степной простор, прочерченный белой стрелкой дороги. Высоко над нами повисло спокойное облако, и, глядя на его неподвижные снежные края, казалось, что мы топчемся на месте и уже никогда никуда не дойдем. Только солнце двигалось по выцветшему небосклону, неумолимо приближаясь к закату. Оно слабело и наливалось розовой краской, освещая в розовые тона небо, степь, пыль на дороге и нас самих.

Путь становился все тяжелее, тени росли и как будто прилипали к земле. Вместе с сумерками на окружающий мир спускалась торжественная вечерняя тишина. Уже не слышно было тихого шелеста неспелой ржи, треска кузнечиков, пения жаворонков и всего того, что шуршало в придорожном бурьяне, когда мы шли по этой же дороге несколько часов назад. Только запахи становились резче, теперь пахло все: земля, воздух, трава… Мы все еще не видели впереди села, но там, где оно должно было показаться по нашим расчетам, над потемневшим краем степи зажглась вечерняя звезда, и мы шли теперь прямо на нее, а она переливалась зеленоватым холодным огнем, неподвижная, бесконечно далекая и совершенно равнодушная к нашим страхам и переживаниям. Вскоре ночь окончательно окутала небо и землю, и вот уже ничего не видно, кроме одинокой звезды, и мы идем уже не по дороге, а полем, увязая в высокой колючей траве, одинокие, потерянные в огромном, как будто залитом чернилами, мире.

Где-то совсем близко заквакала лягушка и зашелестели ветви какого-то дерева.