Генрих Ланда - Бонташ

В Конотопе пересел на московский поезд, в прицепной вагон, идущий на Калугу. Зёрново находится в восемнадцати километрах за Хутором- Михайловским. Поезд запаздывал и должен был прийти туда не раньше девяти вечера. Уже стемнело, с каждой остановкой народу в вагоне оставалось всё меньше. На конотопском вокзале один рабочий из Хутора рассказал мне про Середина-Буду. Она находится у самой станции, а места там не такие уж плохие. Относительно Чернацкой МТС он не мог сказать ничего.

Всё меньше оставалось времени до Зёрнова, и всё томительнее оно тянулось. Нехватало сил дождаться момента, когда я узнаю, что ждёт меня в этой кромешной темноте. Вот уже тронулись из Хутора, вагон совсем пуст, только в каком-то купе, кажется, сидит ещё пара человек. Я в волнении шагаю по тускло освещённому проходу, под которым гремят и воют колёса. Остаются последние минуты неизвестности.

Когда они истекают, я выхожу на платформу железнодорожной станции Зёрново, расположенной на границе Украины и России. Спрашиваю, где находится Чернацкая МТС. "Вон там, через пути за семафором" – отвечают мне.

Шагая по путям с чемоданом, я всматриваюсь в темноту и различаю рядом с освещёнными окнами мастерских неуклюжие контуры трижды проклятых сельскохозяйственных машин.

14 апреля.

Никого из начальства в это время уже, конечно, не было. Я оставил в какой-то комнате свой чемодан и пошёл обратно на станцию, приготовясь снова ночевать на скамейке. Однако здесь узнал, что в Буде имеется даже гостиница. Вышел из станции и побрёл разыскивать её по абсолютно тёмной и безлюдной улице. Прошёл довольно далеко, упёрся в другую улицу, наугад свернул направо, к единственной светлой точке в полном мраке. Это была керосиновая лампа без стекла, вставленная в фонарь перед какой-то лавкой, наглухо запертой. И этот фонарь, как какой-то зловещий символ, выступающий из окружающей темноты, произвёл на меня самое тягостное впечатление. Я побрёл дальше.

Случайный прохожий довёл меня до гостиницы, а там случайно для меня нашлась койка, ибо всё остальное, т.е. всё то, что имелось в этих двух комнатах, было забронировано за участниками какого-то районного совещания. Я разделся и лёг, наслаждаясь комфортом, который никак не надеялся иметь этой ночью. Было ещё рано, часов десять. Участники ещё не съехались, тишину нарушало лишь дребезжание радиорепродуктора, в помощь хилому электричеству горела керосиновая лампа, освещая аккуратно оклеенные обоями в цветочках бревенчатые стены районного гранд-отеля.

На следующее утро, 8-го января, я явился в кабинет директора МТС, где в углу стоял мой чемодан, вызвавший его недоумение. Директор прочитал моё направление, потом спросил об образовании, о стаже работы; потом спросил, могу ли я отличить рожь от пшеницы и свинью от хряка; потом ещё спросил, как я решился сюда приехать и что я собираюсь здесь делать; и ещё сказал, что ему меня жалко, и что моё назначение сюда он рассматривает как пилюлю от облсельхозуправления.

Назавтра конторой МТС был официально выпущен приказ о моём вступлении в должность старшего механика по трудоёмким процессам в животноводстве с сегодняшнего же дня, т. е. 9 января 1954 года, ровно через пять месяцев после поступления на харьковский станкозавод. Я принёс копию приказа главному инженеру, и он, считая, очевидно, себя обязанным высказаться в связи с этим событием, заявил, что работа моя трудная и важная и что справиться с нею и успешно вести её можно только тогда, если её полюбишь. "Хорошо, попробую полюбить кормозапарники", – сказал я, и моя работа в Чернацкой МТС началась.

9 мая.

Середина-Буда, по официальному определению – посёлок городского типа, расположен на железнодорожной магистрали Москва – Киев и является районным центром Сумской области. За станционным семафором сразу начинается Россия, на горизонте темнеет полоска знаменитых брянских лесов, которые, как уверяют местные жители, "так уже и до самой Москвы идут". Эти места сильно пострадали во время войны и не оправились ещё до сих пор. Серединабудский и соседний Знобь-Новгородский районы – самые нищенские во всей области и, следовательно, на всей Украине. Но говорят, что у брянских соседей ещё хуже.

В этом году была страшно холодная зима. Ветры, морозы, и ни одной оттепели. Я приехал в хромовых туфельках на микропористой подошве. В этой обуви я совершил своё первое турне по окрестным свинушникам вместе с моим предшественником Левдой. Поездка продолжалась четыре часа, за время которых я вдоволь мог налюбоваться трясущейся перед самым лицом задницей немощной эмтээсовской лошади, непрерывно испражняющейся и извергающей дурной воздух. Когда я переставал чувствовать свои пальцы, я снимал туфли и начинал оттирать их, а потом, с мукой зашнуровав туфли закоченевшими руками, пробовал немного идти за санями, если снег был не очень глубок. Отогревался в кормокухнях. С мучительным удовольствием хватался посиневшими руками за горячий кормозапарник, ставил ногу в безобразно распухшей туфле на кирпичи печки, смотрел, как от туфли валит пар, слушал матерщину свинарок и никак всерьёз не мог представить, что это всё есть моя работа на долгие годы жизни. Так происходило знакомство с работой.