Генрих Ланда - Бонташ

Да, многое теперь изменилось. Заведующая кадрами, волнуясь, вручает мне копию трудовой книжки и, заикаясь, спрашивает: "Скажите, а много ещё… ваших… собирается уезжать?.." Главный инженер телефонным звонком приглашает зайти попрощаться. Усаживает. Он-то за границей бывал. "Скажите честно: вам не страшно?" – "Страшно, но что поделаешь, еду из-за сына". Спрашивает, что я могу им сказать напоследок. Что я могу сказать? Что надо сменить руководящие головы? Изменить характер межчеловеческих отношений? Сломать всю систему? Ку-ку, детки, слишком поздно, слишком поздно…

Нашей украинке Ире сотрудники в институте задают тот же вопрос – не страшно ехать? Она неизменно отвечает: "А вам не страшно оставаться?"…

Начинается планомерное уничтожение дома. Дом сопротивляется, выдвигая всё новые предметы, книги, фотографии, документы. Посылка за посылкой в Нью-Йорк двоюродной тёте, чемоданы и тюки в комиссионные магазины, подарки друзьям и родственникам, кучи в мусор… Деньги собираются неизвестно с чего, красные десятки берём на расходы из пачки на глаз, по толщине. Увезти с собой не разрешается ничего, кроме установленной мизерной суммы, выдаваемой в долларах и чешских кронах. Стояние, ожидание и давки в очередях – городской ОВИР, почта, комиссия по оценке и разрешению вывоза произведений искусства, голландское посольство в Москве, билетные кассы, банк, выдающий деньги… Интересное дело: люди, связанные общей судьбой, несмотря на нервное напряжение, сдерживают себя, стараются не ссориться, возникает ощущение какого-то братства, все легко знакомятся, предлагают помощь, договариваются держать связь…

В спешке и суматохе выпроваживаем Фаину и Сеню. Следующие на очереди – мы.

Постепенно пустеет дом. Уже становится проблемой усадить пришедших прощаться, проконсультироваться или передать имена для вызова. Девочкам сказали, что мы переезжаем в Москву – благо они помнят, как с ними удирали туда от Чернобыля.

Последние дни. Я выезжаю раньше, чтобы занять очередь в кассе пограничного Чопа. Кто-то должен поехать со мной для подстраховки, все так делают. Вопрос щекотливый – в пограничную зону формально нельзя ехать без выездных документов или специального разрешения. Рискнул предложить проводить меня Володе Кузнецову, он намного моложе меня, работал раньше со мной в одной организации, каким-то образом выбрал меня и проявляет любовь и преданность уже не один год. Он несколько странен и старомоден, в ответ на мои слова я услышал: "Почту за честь, Эмиль Евгеньевич"…

Платформа киевского вокзала, полукругом стоит кучка провожающих меня с Кузнецовым. Да, это действительно похоже на уход из жизни, больше я, наверное, ни с кем из них не увижусь. Мила Скиданенко с поблекшим цветом когда-то яркорыжих волос, ссутуленный Жорка Сомов, Фимка Кроссен с одутловатым лицом сердечника… Толя Чудновский уже давно в Нью-Йорке, а Гера Бильжо шесть лет как умер. Странно, жизнь продолжается, а его просто не существует… Но нет, всё прошлое уже отрезано, все мысли о сиюминутных делах.

Я просыпаюсь на короткое время, когда за окном купе в рассветном сумраке проплывают стройные карпатские ели на склонах гор, посыпаемых кисеёй мельчайшего снега. Сознание фотографирует это ещё одно прощание. Снова закрываю глаза.

В маленьком Чопе совсем уже по-весеннему тепло, в европеизированных (на мой тогдашний взгляд) магазинчиках непривычно большой выбор колбас и сыров. Устроившись в гостинице, мы с Володей отправляемся на прогулку. У нас с ним всегда есть о чём поговорить, тем более напоследок. На одной из улочек дома стоят по одной стороне, а на другой за невысокими кустиками тянется ограда из колючей проволоки. Вдруг соображаю – это государственная граница, которую я вижу первый раз в жизни. За ней – другая власть и другие законы. Скоро я буду по ту сторону. Я уже полностью подготовлен, освобождён от всего лишнего, как больной перед операцией. Неужели ничего не сорвётся?

Последний день, последняя давка у закрытых билетных касс, последние скандалы, слухи и путаница. Билеты закомпостировали немногим впередистоящим, остальные, с детьми и стариками, остаюся ждать завтрашней свалки. Приезжают Оля, Женя и Ира с девочками, остальными вещами и ещё провожающими.

Разрешают пройти в таможню. Сидим в каком-то промежуточном зале, зубы стучат от волнения. С ужасом обнаруживаю в кармане незаконный рубль, комкаю его и незаметно запихиваю в вентиляционную решётку.