Анатолий Приставкин - Золотой палач

– Нас тут несколько человек по совету Главного оставили,- продолжал беспечно объяснять он.- Будем, значит, по очереди дежурить. По колонии… ну и по сараю…

– Ты дверь-то тогда запри,- посоветовал я, отвернувшись.- А то, не успеешь ахнуть, драпану на волю-то!

– Да не драпанешь!- Он даже развеселился.- Не драпанешь!

– А если решу… прям щас?

Он перестал смеяться и испуганно посмотрел на меня. Почувствовал: я не шучу. И торопливо, с шумом захлопнул дверь. И уже оттуда сказал:

– Теперь-то не драпанешь! А?

– Теперь другое дело,- успокоил я его, почувствовав облегчение. И даже похвалил:

– Молодец. Давай, стереги… Скоро отмучаешься. Всего-то неделя!

– Скорей бы,- со вздохом произнес он.

Семь дней до…

Больше в этот день ничего не произошло. Только разговор с Главным все не шел у меня из головы. Было в нем что-то такое, что никак не давалось моему пониманию.

Вроде бы оно предвещало не просто еще неделю жизни, а иное. Но это иное не угадывалось, как я ни напрягался. И еще я вновь стал ожидать появления Кати.

И она на другой день пришла. Прямо с утра.

Шесть дней до…

Я услышал, как она спорит с Тишкиным, который гнал ее прочь. Голос у нее был такой же красивый, как и глаза. Звонкий, серебристый. Додуматься до того, что каждый голос имеет свой цвет, я бы не смог, если бы не находился столько времени в темном сарае. Она что-то ему предлагала, совала в руки, а он бурчал, что не нужен ему никакой кусман, что урки строго-настрого приказали, чтоб здесь и близко никого не было.

– А вообще-то,- громко добавил он,- тебя тут и не хотят видеть.

– Кто, Саша?- спросила она удивленно, и я сразу представил ее лицо. И отступился.

– Да врет он все,- подал я голос.- Он просто урок боится. Его застращали. Они всех застращали.

– И Яша?

Мы не ответили. Тем более что имя своего дружка она произнесла так мягко, словно все еще продолжала верить, что он добрый и хороший.

– А может, это его дружки?- с надеждой сказала она.- Я их сейчас видела. Они такие… ну неприветливые…

– Ты чего пришла-то?- спросил я.

– Я тебе книжку принесла. Ну ту, в которой написано все, что ты в кино видел.

Мама сказала, это и в театре тоже играют.

Театр меня совершенно не интересовал. Я там никогда и не был. Как и в ресторане, где, говорят, тебе жратву подают, а денег не спрашивают. И только потом, когда пузо набьешь, ты за все и платишь. Мура какая-то! Как это так, чтобы, не заплатив, жрать? А если я удеру? А если у меня денег нет, тогда что? А я уже все сожрал! Нет, врут…

– А про мать там написано?- спросил я.

– Ну, конечно. Хочешь, я тебе почитаю?

Я не ответил. Не потому, что не хотел. Я очень хотел. Но боялся, что все там будет не так, не похоже. А тут еще Тишкин рядом. При нем почему-то не хотелось.

И я спросил:

– А Тишкин там не хочет уйти? Ну погулять…

– Зачем?- удивилась Катя.

– Не хочу, чтобы он тоже слушал!

– Да мне и самому неохота,- отозвался Тишкин.- Не люблю я книжек, особенно толстых… и без картинок!

– Так мне читать?- спросила Катя.

– А он ушел?

– Он в сторону отошел и нас не слушает.

– Тогда читай,- разрешил я.

Катя пошуршала страницами и начала:

– «Муров

Ты очень любишь нашего Гришу?

Отрадина (с удивлением) Еще бы. Что это за вопрос? Разумеется, люблю, как только можно любить, как нужно любить матери.

Муров Да, да… Конечно… А что, Люба, если вдруг этот несчастный ребенок останется без отца?

Отрадина

Как без отца?

Муров Ах, боже мой! Ведь все может случиться…»

Я отвлекся, подумав, что если этот Муров хочет бросить своего ребенка и заранее называет его несчастным, он уже заслуживает наказания! А ведь, кажись, не алкаш и не барыга из рыночных, как нынешние! И на фронте не был, и денежки во всех карманах…

Пока я раздумывал, папаша этот еще что-то там плел про себя и ребенка, на что ему и было отвечено:

– «Отрадина Если ты спрашиваешь серьезно, так я тебе отвечу. Ты не беспокойся: он нужды знать не будет. Я буду работать день и ночь, чтобы у него было все, все, что ему нужно. Разве я могу допустить, чтоб он был голоден или не одет? Нет, у него будут и книжки и игрушки… Чтобы все, что у других детей, то и у него. Чем же он хуже? Чем он виноват? Ну, а не в силах буду работать, захвораю там, что ли… ну что ж, ну, я не постыжусь для него… я буду просить милостыню. (Плачет.) Муров Ах, Люба, что ты, что ты!»

– Какая сволочь!- крикнул я.

– «Отрадина …Неужели ты предполагал, что я его брошу?»

– Но ведь бросила, да?- спросил я, утыкаясь губами в доски двери.