Анатолий Приставкин - Судный день

– А кого? – вскинулся Букаты. – Ты у нас тут – бог! Пришел, а может, приехал… Всех победил! – Он машинально взялся рукой за сердце, но, предупреждая Зинино вмешательство, так на нее посмотрел, что она и про посуду забыла, села, глядя на него с испугом. Он продолжал громче: – А я седой человек, старый дурень, к моим годам ничего и не нажил, и не имею, кроме мешка с чужими деньгами… Который, вот беда, вот несчастье-то, я и украсть не умею… Так я тебя прошу… Боже… Не губи ты нас… Всех нас… Зинку-дуру, она все-таки глупая, но добрая! И меня не губи, и Катьку… Хочешь, мы у тебя все прислуживать станем. Ну что захочешь, боже! Что захочешь…

Тут Букаты лицо руками закрыл и на колени опустился, а потом упал.

Зина всплеснула руками, вот до чего дошло, и бросилась к лекарству, потом к Букаты… А тут вдруг Катя вошла в пестреньком новом платье. И она бросилась к дяде, пронзительно закричала:

– Дядя! Дядя! Ну помогите же! По-мо-ги-те!

Букаты вывели под руки на улицу, рубаху расстегнули, отпоили, успокоили. И уже через пятнадцать минут он сидел на скамейке в саду, а рядом сидела Катя в качестве сторожа, чтобы он по глупости и по характеру не вздумал уйти. Хоть порывался он, ясное дело. Катя повторяла:

– Вам, дядя, нельзя. Еще нельзя. Посидите.

– Работа же, – сказал он. Короче и не скажешь. Все в одном слове.

– Подождет ваша работа, – отвечала Катя, но держала крепко и даже встать не давала. Прямо-таки висела на руке.

Он вздохнул, но руку выдернул.

– Не бойсь… – произнес. – Не убегу. А вот работа… Тут уж не спрашивают, чтобы ждать…

– А сердце?

– А танки?

– Но без сердца какие же танки? – спросила Катя.

– Нет, Катька! – Он насупился, покачал головой. – На войне как на войне. Кто способен, тот еще воюет. А кто не способен…

– Но вы же не способны…

– Вот, – кивнул. – Кто не способен, как смертельно раненный все равно, тот венок себе заказывает… Туда! А я, племяшка, я еще себе кажусь способным!

Тут он встал такой решительный, что Катя поняла, удержать его не может.

– Но хоть помогу… – И оглянулась, тут уж с террасы бежала Зина, чтобы тоже помочь.

– Илья, – произнесла. – Ну еще десять минут… Ведь что случится дорогой…

Он отмахнулся и пошел, придерживаемый Катей, только пробормотал:

– До смерти ничего не случится… Бывайте!

Но тут появился Чемоданов. До поры он к Букаты не подходил. С тех самых пор не подходил, как помог вывести в сад.

Он будто издали наблюдал за ним да ходил по дорожке. От калитки до дому и обратно. Как циркулем, ногами мерял и мерял…

Но когда Букаты поднялся, он немедля повернулся и выскочил ему навстречу. Так что встал прямо на пути.

– А я? Как же я? – спросил. Выглядел он сейчас далеко не победоносно.

– А ты-то чего? – недовольно упрекнула Зина. Не хотела она, чтобы начинался новый разговор, хватит и старого.

Но Чемоданов на нее и не взглянул, а смотрел он лишь на Букаты и будто от него ждал какого-то очень важного ответа. Но не дождался. Взгляд у Букаты был медленен, устал, и уходил он куда-то в сторону, за спину Чемоданову.

Но не таков был Василь Василич, хоть явно уже им пренебрегали: не видели, насквозь не хотели его видеть!

– Выходит… Что же выходит-то… – опять спросил он. – Что меня тут у всех на глазах чудовищем изобразили… Змеем Горынычем! А я утерся рукавом, будто не было… И ответить уж не могу? Так?

– Помолчи, Василь Василич, – попросила Зина, стараясь быть помягче. – Неужто не видишь, больной он… Ему бы полежать спокойно… А он сам дергается, да мы помогаем…

Но Чемоданов не поддался на такие уговоры:

– Ты вот что, Зиночка… Ты иди на веранду, займись посудой… Катька тебе поможет… А мы еще с братцем твоим два слова друг другу скажем… Нет, нет! – сказал он твердо. – Не бойся! Я с ним спорить не буду, даю слово! Я только кое-что скажу, а он выслушает. И уйдет… А если не захочет, так я прекращу… Как? Папашка?

Букаты не долго думал, кивнул. «Идите», – махнул женщинам. Вернулся к скамейке и сел, а Чемоданов остался перед ним стоять.

– Ты ведь опять не поверишь? – спросил Чемоданов.

– Не поверю, – ответил Букаты.

Помолчали.

– Не думай, что это все… Как бы тебе сказать… Ну, от твоих тут откровений, – начал, запинаясь, Чемоданов. – Раз ты сам считаешь, что тут есть твоя вина, так пусть она и будет… Только теперь продуй уши и послушай другую сторону… Папашка… Я ведь Катьку-то люблю.

– Полмиллиона твоя любовь стоит, – сказал, как отрезал, Букаты.