Корреа Эстрада - Дом с золотыми ставнями

Вволю посетовав, старик развернул счетные книги. Дела шли в гору, рос оборот, росла сумма в банке.

Энрике сидел, разинув рот: он впервые присутствовал при отчете и не знал истинных размеров нашего, а значит и своего состояния. Я не торопилась раскрывать ему все карты, пока не убедилась, что он вошел в нашу семью не понарошку. Можете считать, что это было жестоко по отношению к сыну – но я так не считаю. Он должен был оценить по достоинству сначала нас, а потом уж наши деньги, – а деньги имеют, при всех их достоинствах, неприятное свойство слепить глаза. А когда семейные узы окрепли, деньги становились чем-то важным, но все же не первостепенным. А что касается первоисточника нашего капитала, Энрике придерживался того же мнения, что и старинная поговорка: "Вор, что у вора стащил, сто лет прощенья заслужил".

А состояние сэра Джонатана оказалось крепко расстроено. Дочки и зятья явились истинным бедствием. Когда речь зашла о долях в постройке нового судна, оказалось, что у старика не хватает свободных денег на то, чтобы оплатить свою треть! Мы с Санди устроили ему кредит, и это, кажется, еще добавило ему решимости разобраться с "чертовым баронетом".

И уже поздней ночью, когда все расходились спать, наговорившись вволю, старик спохватился:

– Ах, Касси, в моей каюте на "Смутьяне" остались известия от твоей африканской родни! Старина Идах нашел общий язык с тем молодым священником из Лагоса – не знаю, каким образом, он сумел с ним договориться. Тебя ждет основательной толщины послание!

Ехать за письмом было, конечно, поздно, и я отложила это до утра. Утром – еще до того, как все проснулись – оделась и побежала в порт, рассчитывая за несколько медяков нанять лодку, быстренько съездить на судно и еще до завтрака успеть вернуться обратно.

У причалов с восходом народу полно: грузчики, лодочники, торговцы, не протрезвевшие со вчерашнего перепоя матросы. Так что когда меня кто-то ухватил под локоть, я повернулась, готовая дать тумака нахалу… да так и застыла.

Передо мной собственной персоной стоял дон Федерико Суарес.

– Здравствуй, унгана Кассандра, – проговорил он с усмешкой и так спокойно, будто виделся со мною вчера. – Куда ты торопишься в такую рань? Вот хозяин у тебя, поспать не даст!

– Не по хозяйскому делу тороплюсь, сеньор, – отвечала я ему в лад, – бегу за письмом, что прислал мне из Африки мой дядя Идах. Вы должны его помнить: когда-то пили с ним кофе за одним столом… если, конечно, можно назвать столом банановые листья, разложенные на траве вместо скатерти.

– Какого черта, он же, по-моему, был босаль, единственный неграмотный в вашей компании?

– Нужда, сеньор, всему научит!

– Ладно, – переменил тон дон Федерико, продолжая крепко держать меня за локоть, – оставим шуточки. Ты, наверно, ждать меня перестала? Задержали дела; но теперь я здесь и шутить более не намерен. Людная набережная – не самое удобное место для беседы, но я боюсь, что ты снова улизнешь, и притом насовсем. Это не входит в мои планы.

– В мои тоже, – отвечала я. – Нам надо поговорить серьезно и обстоятельно. Я уже не так молода, чтобы бежать и скрываться, драться, стрелять и не спать ночей.

У меня есть муж, которому надоела вечная война, у меня есть дети, которым надо расти в мире. Нам надо договориться, дон Федерико. Уверена, что мы решим дело полюбовно, другое – на каких условиях.

Он меня выпустил. Долго смотрел молча, наконец произнес:

– Что ж, ладно… я тебе верю.

Мы стояли среди толпы, со всех сторон обтекавшей нас. Место для разговора, правда, было не лучшее. Я провела капитана в один тихий закоулок. Там был кабачок, не закрывавшийся круглые сутки, – кабачок, о котором я была наслышана от Филомено и в котором никого не удивляло, что бравый испанец угощает оршадом совсем еще не старую чернокожую кумушку.

Я объяснила Федерико:

– Я свободна, счастлива и не бедствую. Вы снова хотите сделать меня невольницей?

Когда вы предлагали мне это, чтобы спасти от виселицы, – одна вещь; когда вы под угрозой виселицы хотите вернуть меня в рабство, отрывая от нынешней жизни, которая меня более чем устраивает – совсем другая вещь. Вы даете мне возможность выбора между рабством и смертью и исключаете для меня возможность счастья. Вам это нравится?

– Может быть, и не очень, – с неохотой признался он. – Но если ты знаешь другой способ, как тебя заполучить – подскажи, будь умницей.

– Насильно мил не будешь! Вы можете заполучить меня в свою постель. Буду я там лежать, заложив руки под голову. На первый раз это сойдет, на второй – может быть, но на третий раз надоест вам, поверьте.