Альва Бесси - Люди в бою

А война продолжается; наши нервы, взвинченные поездкой в Таррегу и долгим ожиданием, успокаивает лишь то, что, по всей видимости, дела на фронте обстоят неплохо, иначе правительство не смогло бы без нас обойтись. Наш батальон снова пополняется, в нем теперь почти семьсот человек. Что ни день над нашим замаскированным лагерем на высоте десяти тысяч футов проносится фашистский самолет-разведчик; ребята прячутся под ореховыми деревьями, отлеживаются там, ждут, пока наблюдатели, размещенные на ближних холмах, не подадут сигнал отбоя (один выстрел). Самолет оказывается бомбардировщиком, но сегодня он нас не бомбит. Зато другие бомбардировщики в один прекрасный день совершают налет на Гранольерс, промышленный пригород Барселоны, и Аликанте, город на юге. В Гранольерсе убито триста женщин, детей и стариков; в Аликанте погибло двести пятьдесят человек и еще триста ранено. В Риме папа вновь осуждает бомбежку мирного населения; он поразительно наивен — в наше время мирное население приравнено к военным объектам.

Наконец отыскивается Лопоф: оказывается, из госпиталя его отправили в учебный лагерь в Монтбланке, оттуда ему удалось вернуться к нам. «Как твоя нога?» — спрашиваем мы. «Болит», — отвечает он. Павлос вздыхает, переселяется из нашего шалаша под ореховым деревом и снова принимает на себя командование первым взводом. Он на седьмом небе. Аарон, Ник (он по-прежнему щеголяет в своем голубом атласном одеяле), Кёртис и я живем в одном укрытии, поэтому нам приходится делить на троих те сигареты, что присылают мне и Аарону в письмах: мы обычно дожидаемся, когда Ник куда-нибудь отлучится.

Дорогой папка «гласит письмо», сегодня мы получили республиканские пилотки и туфли. Мы их сразу надели и пошли в них гулять, и я никому не разрешил их трогать. Я свои туфли ношу, а Дейвид в свои не влез — у него нога выросла. Спасибо тебе, папка, что ты их прислал. А Дейвиду ты, уж пожалуйста, пришли другие.

У нас теперь другой стол. Мы поменялись столами с одним дядей, его зовут Вилли. Он приносит нам уголь. Вчера мама разбирала наши вещи, и мы отнесли большой узел в один дом, откуда эти вещи отправят испанским детям. Мама тебе пишет карандашом. Погляди на другую сторону листа. У меня болит палец, поэтому я не могу хорошо нарисовать лодку. Скоро мы с Дейвидом тоже поедем в Испанию. Дэн.

Рядом с кораблем еще один рисунок — самолет бросает бомбы. Очень хороший рисунок, на кончиках крыльев даже видна свастика.

(Наши испанские ребятишки не могут прийти в себя после Аликанте; они ходят с опрокинутыми лицами, то и дело сбиваются кучками, переговариваются; бросив завтрак, мчатся навстречу грузовику, который каждое утро привозит нашего нового почтальона Эда Флигеля. Но писем нет как нет, а если письма и приходят, в них извещают о смерти родителей, близких, друзей. Многие из ребят плачут в своих chavolas, они без конца пишут письма домой. Их лица вдруг становятся тверже, суровее. До ребят наконец доходит, что такое фашизм; они знают свой город, своих близких, и поэтому им уже не нужно втолковывать отвлеченные идеи. Они лишь раз столкнулись со своим врагом; им предстоит еще много раз сталкиваться с ним!)

— Хватит с меня рассказов о твоих паршивых ребятишках, — говорит Аарон. — Я ими сыт по горло. И вообще я не перевариваю детей.

— Сукин ты сын, вот ты кто.

Он глядит на меня:

— Да такого урода, как ты, ни одна баба и на пушечный выстрел к себе подпускать не должна бы, — говорит он. — Не то что детей от тебя заиметь.

Наш лагерь расположен в неглубоком, поросшем ореховыми деревьями baranco, неподалеку от грунтовой дороги. С одной стороны овражка — пыльная, вся в колеях и рытвинах дорога, с другой — крутой лесистый холм. Через дорогу — в estado mayor батальона (небольшом каменном домике) ютятся Вулф, Уотт и испанский батальонный адъютант; посыльные, наблюдатели, связисты и разведчики вырыли себе укрытия на холме за штабом. На много километров вокруг не сыскать ровного участка земли, здесь невозможно проводить маневры — обрывистые, спускающиеся террасами холмы изборождены глубокими расщелинами, ложбинами, буйно заросшими коварными barancos, где густой подрост чередуется с каменными осыпями. Вдоль дороги, которая через небольшой городок (не припомню его названия) в одну сторону идет к Таррагоне, а в другую — к Марсе, Фальсету и Эбро, на три километра растянулись лагеря Британского 24-го и канадского батальонов. За нами вздымаются отвесные холмы, до половины поросшие лесом, их венчают головокружительной высоты голые скалы из светло-серого камня. В хорошую погоду солнце заливает холмы белым, слепящим глаза светом; листья здесь густо запорошены пылью, камни раскалены так, что не прикоснешься, среди них снуют юркие ящерки. В облачные дни туман скапливается за высокими холмами, затем неспешно, величаво стекает по утесам — неспешней и величавей любого водопада. Мы часто любуемся этим зрелищем.