Альва Бесси - Люди в бою

Они совсем не похожи на американцев, с которыми мы плыли на пароходе, — Гувера, Гарфилда и Эрла. Гувер и Эрл тоже рабочие, они работали металлистами на авиационном заводе в Калифорнии, участвовали в затяжных забастовках, однако о них никак не скажешь, что они, подобно большей части человечества, ничего не знают в жизни, кроме работы. Они, что называется, летуны. Эрл прежде был второразрядным боксером. Гувер за что только не брался, а Гарфилд околачивался при артистических кругах. В облике Гарфилда есть нечто женское, хотя он вечно пристает ко всем с рассказами о брошенной им жене и о своих бесчисленных любовных похождениях.

— Буду работать в госпитале, — сказал он мне. — На передовую я не хочу, а работать в госпитале не прочь, если даже нас и будут время от времени бомбить.

Я спросил его, почему он едет в Испанию.

— Чтобы стать мужчиной, — ответил он, и мне кажется, на свой романтический лад он отчасти в это верит.

Ему двадцать шестой год, а вот мужчиной его никак не назовешь, слишком мало в нем мужского. На пароходе они с Эрлом сразу невзлюбили Гувера: Гувер очень шумлив, любит привлечь внимание к собственной персоне, к своим былым подвигам. Он рассказывает, что был летчиком, показывает фотографию, где снят у самолета; показывает и карточку хорошенькой девушки — она, по словам Гувера, погибла в автомобильной катастрофе.

— После ее смерти, — с подчеркнуто горькой усмешкой говорит Гувер, — жизнь мне недорога. Я надеюсь погибнуть.

— И мы на это надеемся, — говорят Эрл и Гарфилд. — Невелика потеря.

Когда умом понимаешь, что тебе предстоит важный шаг, происходящее тотчас приобретает чуть ли не символический характер. Есть такое свойство у нашего ума — все, что ты видишь, ты видишь теперь в этом свете. Мы шагаем узкими тихими улочками Безье — город кажется нам олицетворением мирной жизни. Мы делаем кое-какие покупки: приобретаем американские сигареты и табак, ежики для трубок, зажигалки, открытки — посылать родным (Дорогие мои Дэн и Дейв, я сейчас во Франции, за океаном, далеко-далеко от вас. Мама покажет вам на карте, где Франция…), — и вдруг тебя пронзает мысль, что покупки ты делаешь последний раз в жизни; мысль эта, если ее сразу не отогнать, наводит жуть. Меркель хочет пройтись по городу, но меня тянет к кинотеатру — там есть утренний сеанс. Мне хочется посмотреть американскую картину, вновь обрести связь с родиной. Однако фильм «Черный легион» [17] Фильм режиссера А. Мэйо (1936 г.) рассказывает об американском рабочем, которого вовлекает в свою преступную деятельность «Черный легион» — организация американских фашистов. В конце фильма рабочий, прозрев, порывает с «Черным легионом». (на французском) лишь укрепляет меня в решении, которое забросило меня так далеко от родины. Он и впрямь помогает мне вновь обрести связь не только с родиной, но и с прогрессивными силами, которые сейчас действуют во всем мире. Когда я смотрю этот фильм — в нем рассказывается, как типичный американский рабочий подпадает под власть идей, противоречащих тем его качествам, которые делают его американцем, — я вновь до боли остро ощущаю, что во всем мире действуют силы зла. Эти злые силы разъединяют человека с человеком, брата с братом, и я вновь понимаю, что борьба с ними неизбежна. Ибо в этом фильме передо мной наглядно предстает фашизм в его американском обличье, фашизм, который не ограничивается пропагандой, а калечит судьбы людей, передо мной предстает та упорная сила, которая хочет во что бы то ни стало закабалить людей путем насилия и притеснения. Этот фильм снова приводит меня в ярость, а нормальному человеку трудно долго носить в себе ненависть.

Нам хорошо спится на французских перинах, не мешают ни холод, ни средиземноморский туман, вползающий в комнату сквозь открытое окно. Мы просыпаемся рано, сразу после обеда к дверям гостиницы подкатывает такси, консьерж на прощание подносит каждому по стаканчику fine [18] Коньяку (франц.). за счет гостиницы, и мы втискиваемся в машину. Выезжаем из города, минут двадцать катим на север, потом сворачиваем в ворота зажиточной фермы. К фермерскому дому примыкает большой каменный сарай с раздвижной дверью; нас приглашают пройти в сарай и ждать дальнейших распоряжений. Дверь за нами задвигают; в сарае холодно. Здесь стоит лишь несколько бочек, верстак, на котором валяется ржавеющий фермерский инвентарь, и длинный, составленный из трех дверей, положенных на плотничьи козлы, стол. Есть тут еще сеновал и дверь, ведущая в фермерский дом, — она наглухо закрыта. В сарае копошатся трое на редкость прелестных ребятишек, темноволосых и темноглазых; французы они или испанцы — не разберешь.