Мaйя Валeeва - Люди и бультерьеры

Пухленькая бухгалтерша Валя, моя одноклассница, не на миг не спускавшая глаз со своих детей-погодков, сказала:

— А я думаю, надо выпить за наших детей! Дети, это главное… — Валя умиленно посмотрела на своих деток, сооружающих песочный замок.

— Ну не скажи, Валя, — возразила Алина Берг. Она была поэтесса, маленькая, миниатюрная, с черными восточными глазами. Однажды Алина написала стихотворение, где назвала себя «булгарской царицей». С тех пор в городской богемной тусовке ее так и звали — «булгарская царица».

— Нет, — вдохновенно сказала Алина. — Смысл всякой человеческой жизни в творчестве. Ведь даже твоя бухгалтерская работа может быть творчеством!

— А я предлагаю выпить за любовь, — задумчиво сказала Ирина и взглянула на меня. Я знала, что она подумала обо мне и Игнатьеве. С тех пор, как Ирина узнала о нашем романе, мои отношения с ней отношения неуловимо изменились. Несомненно, она ревновала меня к своему бывшему любовнику.

… В общем, лениво и расслабленно потек обычный женский треп.

Все мы дружно выпили за любовь. Сначала я подумала о любви к Олегу. Потом о любви вообще — к жизни, к природе, к людям. Любить людей… Но как? Как любить их пороки, их несовершенство, их подлость? Я не знала.

Я смотрела в мягкую речную даль, машинально поглаживая Криса, привязанного рядом. Крис, набегавшийся, еще мокрый, весь перепачканный в песке, блаженно лежал у моих ног, делая слабые попытки стащить с себя намордник. Но снять его я побоялась: на пляже то и дело появлялись деревенские шавки, и никому из нас не хотелось шума, визга и драк.

Нам было хорошо и спокойно.

Никто из нас не заметил, как на пляже появился Дюшес. За ним шли, пошатываясь, еще трое мужиков. И только когда до нас донесся злобный лай Полкана, мы их увидели.

Услышав голос своего ненавистного врага, Крис вскочил и рванулся с такой силой, что чуть не распрямил карабин. Дюшес приближался очень решительно, словно охваченный ясной и конкретной целью. У всех у нас как-то нехорошо похолодело внутри. Наши мужчины были далеко, кричи — не кричи, они не услышат.

— Чего это он?! — испуганно спросила Валя.

— Опять нарывается, козел! — процедила Фарида.

— Я побегу за мужиками, — прошептала Валя, белая, как лист бумаги, и неловко, по-утиному, побежала вдоль берега.

Объятый ненавистью, как пламенем, Дюшес стремительно и торопливо приближался к расположившимся на берегу женщинам. Где-то позади, по садовой аллее бежала за ним Тонька, и он слышал ее слезливые причитания: «Валерочка, остановись! Христом-богом молю, остановись!» Но ее жалкое блеяние только подстегивало его.

— Проклятые сучонки!! Вы… меня! Вы сейчас узнаете, кто я такой! Интеллигенты гнилые! Вы попляшете у меня!

Полкан, возбужденный хозяйской яростью, рвался вперед, морща черную злую пасть.

— А ну катитесь отседа, пока мы вас не отымели всех, ха-ха! — заорал Дюшес, похабно ухмыляясь. — И ты давай, шлюха газетная! — мутные глаза Дюшеса наконец-то отыскали меня и остановились на мне. — Ну че, пугать меня будешь своим кобелем, да?! Ну давай, попробуй!

Похолодев, я смотрела в мутные дюшесовы глаза. Я уже не могла более сопротивляться темному, нутряному, дикому чувству, которое поднималось из самой глубины, лишая меня рассудка и осторожности. Я знала это чувство в себе и всегда боялась его. Сейчас я могла бы, не дрогнув, убить. И также, не моргнув глазом, я могла броситься на ствол, на острие ножа или бритвы. Когда приходит это упоительное, это разрушительное чувство — отступает все остальное…

Имя этому чувству — ненависть.

— Че зенки пялишь?! — орал Дюшес. — Хочешь, я тебя раком поставлю?

Они пьяно загоготали.

Если бы в моих руках был пистолет — я бы выстрелила, не раздумывая.

Но в моих руках был Крис. Сила, которая защитит меня. Рука моя, сжимавшая поводок, разжалась, и Крис, как был в наморднике, прыгнул вперед, на своих врагов. Но и в наморднике он мог покалечить.

Первым на его пути был Полкан. Крис ударил его со всего маха и тут же вдавил в песок. Парализованный страхом, Полкан щелкал длинными белыми клыками, визжал и даже не мог от ужаса укусить или схватить бультерьера, который, лежа на нем, с упоением молотил и молотил его своей тяжелой металлической мордой.

Все это случилось за какие-то две-три секунды, но почему-то всем они казались томительно-долгими… Я выпала из реальности. Погрузилась то ли в шок, то ли в сон. Время попало в какое-то иное пространство и потеряло свои привычные земные рамки.