— Почему?
— Да потому что они по-настоящему свободны! Они не знают власти денег. Не знают подлости, корысти, ненависти.
Игнатьев подлил мне вина. Своего стакана он даже не пригубил.
— А есть у тебя враги, Олег? — спросила я.
— Меня куча людей окружает. Шизофреники, старики, верующие, инвалиды, бывшие зэки… Журналюги крутятся, ученые разные, промышленники. Шестерки, подпевалы, бесчисленные партнеры. А положиться не на кого. Верить некому. Всем нужны мои деньги. Оторвать — всеми правдами и неправдами. Подлости и алчности я повидал достаточно. А враги? Есть враги. Пять лет назад меня посадили. Три мои фирмы пустили по миру, разграбили… Я вышел, я доказал свою невиновность. Но я не стал им мстить. Я никогда не мщу своим врагам. У меня правило такое. И знаешь — кара всегда находит их сама. А у тебя, Янка, есть враги?
Я задумалась, пристально глядя на стакан с прозрачным вином.
— Не знаю… Но разве те, кто украл Криса, не враги мне? Есть еще один враг. Он сторож у нас на даче.
— Сторож? — удивился Игнатьев. — Какой же это враг?!
— У него есть кличка — Дюшес. Мы ненавидим друг друга. Я уж не помню даже, почему. Но он мой враг. Я знаю, это плохо, но я желаю ему только зла…
— Если бы я желал зла всем тем, кто сделал зло мне! Если бы я мстил им… — Игнатьев присвистнул. — Ей-богу, жизни бы не хватило!
— Но разве не нужно бороться со злом? Что же, прощать всех мерзавцев?!
— А я борюсь. Только не их методами.
— Что-то ты не похож на Дон-Кихота! — усмехнулась я.
— Я ни на кого не похож. Только на себя самого.
— Неужели ты не боишься, что тебя убьют? Ты ходишь без телохранителей? Кругом убивают бизнесменов и политиков. Каждый день…
— Никаким телохранителем не спасешься, если тебе суждено умереть от пули киллера. Вот потому у меня их и нет. А еще мне кажется, у меня есть ангел-хранитель. Я ничего не делаю плохого людям. Я делаю хорошее, понимаешь? А вокруг столько мерзости! Должно же быть в природе равновесие. Вот я и думаю, что меня не должны убить.
— Да, оригинальная у тебя теория… — я чувствовала, что он смотрит на меня не отрываясь. Мне хотелось, чтобы он подошел ко мне, обнял, поцеловал… Но он не шевелился. Не делал ни малейшего движения, чтобы стать хоть чуточку ближе.
«Неужели и мне тоже нужны его деньги?! Ведь он обязательно так подумает, если…» — пронеслось у меня в голове.
«Если только я притронусь к ней, она решит, что я обнаглевший кретин. Потому что у меня деньги. Она говорила, что ненавидит всю эту публику. Но она нужна мне. Не понимаю, почему она мне нужна?!» — думал Игнатьев.
В это время дверь открылась, и Рустем, худенький, бледный, с лихорадочно блестящими темными глазами, крикнул:
— Очнулся ваш богатырь! Жить будет!
Мы вздрогнули оба, вскочили, и нас обоих бросило друг к другу. В этом не было ничего странного — так бросаются друг к другу даже незнакомые люди при вести о долгожданной победе. Он обнял меня своими мощными руками — мое лицо едва доходило до его груди.
Я с жадным удовольствием впервые вдохнула его запах — здоровый и свежий запах самца, перемешанный с запахом дорогого парфюма. И дыхание его было таким же здоровым и свежим, а губы — властными и твердыми. Долгий поцелуй был похож на падение с огромной высоты в опасную, но влекущую бездну.
Рустем незаметно выскользнул за дверь. Но мы не заметили этого. Мы вообще забыли о нем.
В ту ночь, забрав с собой Криса, мы вернулись в Ясное.
В середине апреля, когда казалось, что весна наступила бесповоротно, когда обильные снега растаяли даже в лесах, и вернувшиеся с юга птицы наполнили их радостным гомоном, откуда-то с ледяных пространств Арктики на среднюю полосу России налетел запоздалый циклон.
В его запоздалости и неуместности словно таилась какая-то отчаянная и безграничная злоба, какая-то невысказанная ранее обида…
На разомлевших птиц, на нежную траву, на теплую мягкую землю, на расцветающие почки, на людей, радостно сбросивших зимние шапки, одежду и сапоги, — он с невероятной, стремительной силой обрушил сухой, колючий, крупный снег.
Но странная погода уже почти никого не удивляла. Словно вторя тревожной людской жизни, с каждым годом климат тоже становился все более непредсказуемым, все более ненормальным, все более непохожим на спокойный, умеренный климат средней полосы. Природа все чаще выкидывала странные фокусы… То появлялась комета — маленькая мутноватая звезда с серебристым хвостом, то наступало лунное затмение, то вдруг оживали в нефтяных районах древние тектонические разломы, то обрушивалась никогда невиданная засуха, — и тогда новый приступ паники охватывал обывателей, истерично предрекающих чуть ли не конец света.
Читать дальше