Лариса Миронова - Непотопляемая Атлантида

2. напев (легкий или тяжелый, местный или духовный, свадебный голос или похоронный, бывалошный или нонешний…).

3. партия в многоголосии (бас, подводка…) В народных текстах его почти нет.

В светских текстах голос принадлежит человеку, а в былинах, кроме ЦЕЛОВЕЦЬЕГО (ц = ч), он может быть чьим угодно (звериным голосов растений и деревьев, камня, любого предмета – весь мир наделен способностью говорить). Заметим кстати одну важную для на смысловую особенность замены звука «Ц» в новом произношении на «Ч»: «цело-век» = «чело-век», то есть «целый век» (какое необъятное смысловое поле!) стал просто «чело-веком», то есть «лбом навек», к примеру. Очевидно невероятное сужение смыслового поля значений. Для голоса 1 типичный эпитет «зычный» – зыкающий, то есть говорящий – но с кем зыкают? С неприятелем чаще всего: «язык» – в смысле «враг». Невеста ещё в свадебных причитаниях Севера тоже плачет «зыщно». Но он может быть и жалким, тухлым (в похоронных причитаниях), вообще совершая целое «хождение» по земле. Слово «глас» имеет, кроме 1 и 2, ещё и дополнительный оттенок – сакральный. И тогда он сочетается с глаголом «возопиял» или «кричал». Гласами обладают прежде всего высшие силы – Христос, Богородица, ангелы, святые… А также чистая «прекрасная мати пустыня» – противостоящая грешному суетному и прелестному (от «прельщать») миру. Но здесь мы должны наконец определиться, о какой ПУСТЫНЕ, да ещё отвечающей голосом архангела или же самой Богородицы тдёт речь. Очевидно, не о Сахаре. Это и вовсе не пустЫня, а пУстынь. (Оптина пустынь, к примеру, то есть место уединения, монастырь. В греческом «монастырь» = «мона-стераки» (одинокие старики), такой обычай был в древности – собирать стариков в специальное место, где они мирно доживали свои дни, и куда, кстати, родители приводили детей на обучение. Глас, также, как и голос может быть персонифицирован, то есть отделен от физического или символического носителя. Это не образ, а именно звуащая речь невидимого существа. Иногда говорит икона. У голоса, как и у гласа есть предназначение: они даны для того, чтобы: 1. возвестить грехи человеческие, 2. оповестить о спасении. Глас тесно связан с трубой, и в этом его главное отличие от Слова. Однако источник глава – уста Божьи. Но глас может и принадлежать человеку – молящемуся ко Господу. Но если глас Божий спускается сверху, с небес, и обращен к избранным, то глас молящегося поднимется от земли к небесам. «Голос Господний речет: горе жестоким». У молокан в песнях эсхатология светлая – вслед за концом света и страшным судом наступит тысячелетие Царства Божия.

Речь же всецело в распоряжении человека, к высоким сферам духовного она не допущена: Бог и другие высшие силы речей не говорят.

Молчаливый всегда красивее говорящего, сказал Достоевский. Нас в этой главе будут интересовать «слова молчания». Молчание человека – это штиль в природе. Этимология слова такова: растапливаться, слабеть, размельчатся, мельчать, дело идет явно к умиранию. Звук выносит чувство наружу, рождая речь. Запертый молчанием звук приводит к нагнетанию чувства. Вот почему творческому человеку не рекомендуется многоглаголиво рассказывать о своих планах. Как это делал Маяковский – он мало говорил, почти не говорил. Он, как правило, – читал стихи или шутил. Но где, строго говоря, начинается молчание литератора? Однако в общении молчание всё же – разговор, хотя бы мимикой, жестом. Смысл говорящему молчанию придает также контекст, ситуация, ритуал. «Молчать», однако – это не значит «не говорить». Пьяный мычит, издает разные звуки, короче, не говорит, но он и не молчит, конечно же. А когда мы спрашиваем: «Откуда тебе это известно? Это тебе говорил кто, Пушкин, что ли?», нам отвечают примерно так: «Нет, Пушкин точно не говорил», а не так: «Нет, Пушкин молчал». Итак, мы без особого труда обнаружили специфику внутреннего и внешнего молчания. Молчание может быть угрожающим, то есть очень говорящим. Только конец жизни может дать возможность обявить не говорение синонимом молчания. Навеки умолкший… Однако… Молчат гробницы, мумии, кости, но это не значит, что они не говорят. В религозном понимании молчание – это общение с Богом. Молчание монаха – это внутренняя молитва. Жизнь в единении с Богом порождает феномем исихазма – отрешения от мирской суеты и суесловия. В пустынь уходят не за молчанием, а за тишиной. В славянской традиции молчание играет роль оберега. Но, с другой стороны, молчание другого настораживало – молчащий = немец, мог быть носителем сврхестественной силы. Потому молчунов и боялись.