Андрей Неклюдов - На Крюковом

Временами, правда, у Егора возникало ощущение как бы нехватки воздуха. Тогда он отправлялся в комнату «ромашек» (первокурсниц-почвоведок). Там он с видом актера-трагика падал на стул и запрокидывал голову.

– Ну что, Егор, где твой задор? – окружали его девчонки.

И вот одна нальет чаю (заварка – из отдельного чайничка под салфеткой!), другая острыми веселыми пальцами помассирует плечи, затылок и, смеясь, поцелует в щеку. И через минуту Егор уже не мог поверить, что он способен хандрить.

А на аккуратно заправленной кровати, склонившись над учебником сидела, казалось бы всецело поглощенная чтением, молчаливая Светка. Но сквозь ее каштановые локоны до Егора доходили какие-то невидимые волны, от которых горячо делалось в висках и хотелось беспрерывно болтать, острить, говорить всем комплименты, предназначенные, на самом деле, ей одной. Иногда ему удавалось рассмешить и ее. И тогда, откинувшись к стенке, прикрыв лицо домиком из ладоней и уронив на пол книгу, она принималась хохотать, и кончики ее волос вторили ее смеху умилительным дрожанием.

Жизнь была ясной, умытой, распахнутой для халявного счастья. И Егору думалось, что так будет всегда…

По ночам за дверью комнаты носились крысы. Складывалось впечатление, будто их не меньше сотни и они проводят массовый забег на десятиметровку. Можно было различить по звукам, как отдельные бегуны налетают в спортивном азарте друг на дружку или катятся кубарем. Стоило же скрипнуть дверью, как топот десятикратно усиливался и незримой волной быстро удалялся в дальние пределы квартиры, к лестнице, где имелось множество дыр, кое-как заколоченных обрезками досок, в свою очередь также проеденных.

– Как начали эту баню ломать, так все крысы оттуда в дом перебрались, – пояснила Егору Антонида Арефьевна. – Спасу нет. Травили уже раз пять, а их все столько же.

Как-то ночью Егор выносил горшок малыша – добротное изделие, сохранившееся еще со времен Инниного младенчества – покачиваясь, с остатками сна в голове, привычно брел ощупью по коридору, уже опустевшему и настороженно тихому. Когда же он приоткрыл дверь туалета и включил освещение, его глазам представилась темно-серая зверина величиной с кошку, сидящая возле унитаза. На мгновение оба оцепенели – человек и крыса. Егор опомнился первым и, не отдавая отчета своим действиям, рефлекторно тюкнул животное краем дна железной посудины. И угодил точно по носу. Крыса подрыгалась, посопела по-человечьи, поскребла коготками бетонный пол и сдохла, а Егор тем часом окончательно пробудился. С внутренним содроганием он понес тяжелую тушу за хвост и швырнул в помойное ведерко. Долгое время потом его пальцы помнили ощущение этого холодного чешуйчатого, с редкими ворсинками хвоста. А однажды приснилось, будто он бьет горшком чудовищную крысу размером с человека.

– Господи, за что им такая жизнь? – сокрушалась Инна.

– Кому, крысам? – притворялся не понимающим Егор.

– Арефьевне с мужем, Тамаре. Мы тут хоть временно, а они всю свою жизнь.

– Нормальный симбиоз – содружество различных видов живых организмов, – сострил Егор. А сам подумал, что, будь он социологом, он поставил бы тему: «Влияние качества субстрата… вернее, качества жизни на рост числа хронических алкоголиков».

Кухню населял многочисленный тараканий народ. Когда по утрам Инна брала со стола забытую пустую чашку или блюдце, из-под них разбегались во все стороны каплевидные тараканьи детишки, зачем-то там скопившиеся. Взрослые же особи не таясь разгуливали по стенам, деловито двигая усами. Они обладали завидными акробатическими способностями: стоило замахнуться на них тряпкой или газетой, как эти удальцы начинали проделывать сверхъестественные для их собственных размеров прыжки: со стены на стол, со стола на пол, а нередко и на того, кто замахнулся.

Как установил Егор, здесь уживались в коммунистическом братстве как черные тараканы, так и рыжие. Их было такое обилие, что они не особенно ценили свою жизнь, и бывало, какой-нибудь лихач спрыгивал со стены прямо в пламя газовой конфорки, после чего, прижарившись, скакал на плите, выставляя белесое брюхо.

Ни баба Тамара, ни Антонида Арефьевна не обращали на этих кухонных завсегдатаев никакого внимания. Самое большее, что предпринимала Арефьевна – это смахивала со стола тряпкой наиболее настырных, лезущих прямо под руки насекомых. А Тамара, пожалуй, не заметила бы, даже если бы они ползали прямо по ней.