Витомил Зупан: Левитан [Роман, а может, и нет]

На наш взгляд, роман переведен Юлией Созиной с большим тактом, применением обширных познаний, достойных выпускницы филфака МГУ, и словесной изобретательностью. Своего любимого писателя переводчица стремилась представить на русском языке так, чтобы его творение отозвалось в наших сердцах. Как человек, помогавший Юлии при переводе романа, я вначале была шокирована обилием сексуальных сцен и раздумий того же рода. Лишь к середине романа для меня стала проясняться его подлинная глубина, он начал захватывать, затягивать психологическими откровениями, философской концептуальностью. Довершением были прекрасные стихи, которые я перевела.

Надеюсь, что наш читатель оценит непростой роман словенца Витомила Зупана, не без пользы для себя ознакомившись и с его «школой выживания», и с его поэзией, и с философскими мыслями. Основную идею этого произведения я бы сформулировала так: «Люди, оставайтесь людьми, что бы ни было!»

В отношении человека к самому себе в этом мире черт ногу сломит. Одни и те же вещь, свойство, физическая особенность могут поднять нас на вершину жизни, а могут и бросить на ее дно. Кто-то косматый как обезьяна и стыдится этого до смерти, покуда какую-нибудь женщину его заросли не доведут до экстаза. Так как я чувствителен, словно заяц, а общество загнало чувственность в подполье, я этого стыдился, стыдился я каждой эрекции на танцах, сколько раз на пляже я бросался в холодную воду. — И все это до того момента, пока не узнал, сколько мужчин покупает средства от импотенции.

Я смеялся от всей души. Ведь так уж повелось: один несчастен, так как толстоват, другой — худющ, один — маленький, другой — чересчур высок. Долгое время я был уверен, что мой член до неприличия длинный и толстый. Но потом я прочитал, что древние римляне стегали по нему крапивой, только бы он стал потолще.

И так всю жизнь борешься с комплексами. А только избавишься от них, для строгого общества ты становишься безнравственным типом или, на худой конец, аморальным. Я знал, что мне постоянно нужны женщины, хорошие женщины, много женщин, а иначе живая, потаенная сила, кипящая во мне, взбунтуется. Высвободится будто сжатая пружина — и никто не знает, куда она ударит.

Когда я играл в преферанс у вполне сносных людей под хороший коньяк, подлая эрекция мне испортила всю радость и от sans atout[1] Игра без козыря (фр.). (Здесь и далее примечания переводчика, авторские сноски отмечены звездочкой *.) (В файле авторские сноски помещены в раздел комментариев. — Прим. верст .). , и от разговоров о проклятой политике. Или мне наброситься на жену хозяина? О, я бы с удовольствием. И она была бы не первой. Но разум твердо знает, что технически это не выполнимо. Якоб Левитан, вали из дома и ищи, ищи, как пес.

Так человек оказывается загнанным в совсем маленькую, весьма неприглядную каморку, но зато надежно запертую; с собой возьми лишь фантазию, изнасилуй себя физически и духовно. А иначе зачем ты родился в таких краях и в такое время! Скажем, в пылу я бы забыл закрыть дверь, и передо мной вдруг оказался бы тот спокойный, чистенький хозяин? Все это врезается в воображение, и все эти чудные голые попки, растворяясь, в нем исчезают. Это здоровая тренировка на независимость. Особенно если человек не знает, что тренируется для долгих лет без женщины — привыкает к этим четырем стенам и зарешеченному оконцу. Меня всегда интересовало, как с этим управлялись на галерах. Прикованные к своему месту галерники ведь там и срали, и ссали, и ели. Наверно, единственный свой след жизнь оставила в самоудовлетворении. Когда они где-нибудь стояли на якоре. В этом треклятом гальюне под палубой на мгновение затрепещет дух цветущего дикого каштана, ведь именно так пахнет человеческое семя.

Я знал женщину, может, где есть и еще такая, которой подобными рассказами из реальной жизни так раздразнил вожделение, что она уже могла следовать за мной по ту сторону всех условностей этой завравшейся и лишенной фантазии цивилизации. Я рассказывал ей отчасти и то, о чем намереваюсь написать в этой книге. Я попрал все художественные формы выражения. Но она изменилась. Я заметил, что все вместе взятое для нее становится обыкновенным наркотиком, и мне она надоела. Однако тогда некоторые картины я доводил до такого совершенства, что теперь сам уже не знаю точно, сколько реального материала я переработал, чтобы из многих событий вылепить одно.