Анатолий Ким - Онлирия

А теперь настало и мое время, Орфеус, спешу поделиться с тобою радостной для меня вестью. Смерть пришла и для меня. Келима убил демон Москва, которого убрал карлик Ватанабэ, а его самого уничтожил я, д. Неуловимый. Я расправился с ним – вышвырнул Ватанабэ в открытый космос и с тех пор постоянно ждал расправы над собою. Это непременно должно было произойти, только я не знал, как это будет выглядеть… Но вот сейчас, разговаривая с тобой, вдруг ощутил абсолютную ясность предвидения своего будущего: я, уничтоживший стольких людей и демонов, имею надежду не только на смерть, но и на воскресение. Мы все будем возвращены Ему – и люди, и демоны, и неисчислимые твари всех стихий, и сами одухотворенные стихии. Потому и приходил Христос к людям и сказал им, чтобы они любили врагов своих.

Вон там, повыше, где меж деревьями виднеется кусок асфальтированной дороги на склоне горы, под теми большими платанами есть место, Орфеус, куда я лягу и где умру, словно обыкновенный человек с опухшей физиономией завзятого пьяницы. И с той минуты и до самого конца света, когда времени больше не будет, в Германии да и во всем мире не произойдет ни одного самоубийства…

Крафт приостановился и умолк, тяжело переводя дух, а Орфеус, готовясь распроститься со своим ангелом смерти, сказал ему:

– Хотелось бы спросить еще кое о чем, Крафт.

– Спрашивай, время еще есть, – отвечал тот и, усмехаясь иронически, посмотрел на свои ручные часы. – Через двадцать минут мне надо было бы принять рюмку шнапса… Но этого как раз я и не успею сделать, мой друг.

– Случилась когда-то на земле битва огня и воды. Их примирением явились облака. Они побежали над землею, словно школьники, выпущенные на перемену, и внезапно остановились в небе, чтобы рассмотреть то, что перед ними открылось. Великое равновесие стихийных сил установилось в земном мире – наступила всеобщая жизнь, состоящая из кишащих мириад отдельных жизней… И я спрашиваю у тебя, Крафт, предвидя наше скорое расставание: зачем вам надо было смотреть на те ослепительные солнечные блики в воде? на белые солнечные всплески, среди которых плыли, плавно извивались, словно длинные рыбы, переворачивались на спину – вверх белой грудью и темным лоном – и звонко смеялись, мерцая глазами, все эти юные женщины, купающиеся в озере? Зачем все это надо было начинать, если вот через несколько минут, когда мы окажемся у тех платанов, ты уйдешь навсегда? И страсть, которая правила миром, уйдет вместе с тобою… Хотелось бы знать, Крафт, пока мы не дошли до тех деревьев, каким будет то новое чувство, которое охватит облака и ангелов, прячущихся в них, когда к Нему снова придет желание Жизни – и ты, бедный, опять можешь понадобиться Ему?

Но на мой вопрос д. Неуловимый не смог ответить. Он упал и, слабо вскрикнув, исчез из мира в ту же секунду, а мы не дошли до платанов шагов двести. И я не успел у него спросить еще об очень важном для меня деле. Он встречал женщину, которая стала на земле моей женой: хотелось бы узнать, как она выглядела.

Но теперь ничего не выйдет. В Германии об этом никто мне рассказать не сможет. Самой Нади здесь нет – и ее облачной тени также. Потому что ей незачем сюда ходить – все земные могилы ее близких людей находятся не здесь.

Маленький ребенок, которого она когда-то родила и который у нее сразу же умер – такой маленький, такой славный и так рано ушел, – был похоронен в

России. И хотя от этой страны, в небе которой произошла самая решительная битва Христова воинства с армией князя, после часа ИКС осталось что-то малое, неузнаваемое и грустное, – туда и только туда могла вернуться Надя. И там, в России, – только там и могло состояться наше свидание после жизни.

31 декабря 1993 г.

© 2001 Журнальный зал в РЖ, "Русский журнал"

Опубликовано в журнале:

«Новый Мир» 1995, №2,3