Андрей Ефремов - Неумолимая жизнь Барабанова

– Теперь будет дело говорить, – пообещал Володька, и, склонившись ко мне, перевел:

– Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить… – тут Кнопф сморщился и быстро проговорил: – Чего-то у них с выборами заколодило.

– Что за наказание! Объясни ему, что мы все знаем, что мы потому и приехали, пусть лучше скажет, сколько времени продержится северо-западный ветер?

Немец выслушал Кнопфа, покивал и, включивши компьютер, открыл нам метеокарту окрестностей. Выходило, что нужный ветер будет дуть еще два дня. Я назвал сумму. Кнопф ухнул и перевел. Полицейский ерзнул мышкой по столу и сказал, что это слишком. Я спросил его, сколько он платил за такую услугу последний раз. Немец призадумался и сказал, что он баллотируется впервые. Я велел Кнопфу перевести, что мы пойдем к его сопернику. В отличие от герра Кунца герр Штрудель отлично представляет себе механику выборов и торговаться не станет. Да нам, собственно, и следовало сразу идти к герру Штруделю. Кто как не герр Штрудель.? И только молва о личных достоинствах герра Кунца привела нас сюда в такую непогоду.

Я блефовал, и риск был велик. Поставь мы на Штруделя, и мой план станет смертельно опасен. Что такое перчаточный фабрикант против разбушевавшейся стихии? Нет, тут требовался именно Кунц со всеми его полицейскими, портативными рациями, резиновыми лодками и теплым сухим бельем, которое щедро раздают пострадавшим.

– Ну? – сказал я, обращаясь к пуговице на горле Кунца, и Кнопф перевел мое «ну» как нельзя лучше. Раздалось короткое энергичное слово, которое я часто различал в бормотании Степана.

– Он согласен, – сказал Кнопф, – ты здорово уел его, Барабан.

Раз десять, не меньше писал я сочинения о том, кем я хочу стать, когда вырасту. Срам вспомнить, что я там писал. Теперь я знаю: я хочу быть начальником полиции в маленьком немецком городе. И чтобы перед крошечной ратушей шестнадцатого века стоял бы памятник какому-нибудь основателю, и чтобы фабричка по производству бюстгальтеров, абажуров или там помочей пыхтела бы на окраине.

А господин Кунц тем временем вполголоса говорил по телефону, и Кнопф уже не переводил, а только кряхтел. Потом Кунц, тускло посвечивая пуговицами, вывел нас через незаметную дверцу под дождь и затворился в своей цитадели. Мы с Володькой распахнули зонтики и двинулись в обратный путь.

– Луж нет, – сказал ни с того, ни с сего Кнопф, – Нет, Барабан, ты подумай, такой дождь, а луж нет. – Минуту или две мы ожесточенно шагали. – Мне не нравится твой план. – Обреченно встряхнул зонтом, и уж больше не говорил ничего.

Когда мы подошли к повороту, и Степан, увидев нас, вышел навстречу, странный гул послышался из-за дождя. Гул этот перекатывался где-то далеко, словно выходя из самых недр размокшей немецкой земли. Была секунда, когда я испугался, вспомнив о губительных водных валах, которые вдруг поднимаются ни с того ни с сего в горных реках. Но не было во всей этой тьме гор, к тому же река неподалеку шумела хоть и грозно, но по-прежнему. «Что же, – сказал я, – мы договорились обо всем». Но не слушал меня Степан. По-черепашьи выставив под дождь голову в панамке, он слушал тот же гул, и на черном лице его, почти утратившем границы во мраке, настороженно плавали глаза. Казалось, они вот-вот уплывут за черный горизонт, чтобы высмотреть там все и разведать. Однако – нет, глаза остановились, и границы черной лоснящейся рожи обозначились.

– Байки, – проговорил Степан сдавленным шепотом и медленно сгреб меня за лацканы. – Тут-то мы…

Но раздавливая с шипеньем воду, подъехал автомобиль, и полицейский подошел ко мне. Степан растаял во мраке, а полицейский заговорил. Я покликал Кнопфа, и тот, дожевывая и утираясь, выскочил из автобуса.

– Ага, – сказал он, выслушав полицейского, и переспросил:

– Туристише райзэ?

И полицейский ответил, что безусловно «Яволь!»

Потом полицейский чин забрался в свою машину, мы затворились в автобусе и вместе осторожно поехали к реке. За мостом немец включил у себя мигающий багровый огонек и поехал совсем медленно. Надо думать, что по его понятиям началась плохая дорога. Мы ползли довольно долго, и мне уже стало казаться, что это чей-то багровый глаз неотступно следит за нами. К тому же мигающий огонек вел себя как живой: он раскачивался из стороны в сторону, приподнимался, опускался, останавливался ни с того ни с сего. Я почувствовал облегчение, когда мы, наконец, остановились. Полицейский вышел из машины, и теперь другая красная мигалка зажимом держалась за его погон. Кнопф выругался, глядя, как шуцман уходит во тьму.