Василий Аксенов - Корабль мира «Василий Чапаев»

Свами иногда на него посматривал со вниманием. Неужели от близости к нам этот молодой, отекший русский не чувствует никакой благодати? Неужели ему не хочется избавиться от подкожных пластов первородного греха?

«Хочешь пива, Дерек?» – иногда спрашивал грешник великого Прабхавишну. Свами только улыбался, садился в позу лотоса, колечками пальцев очерчивал круг очищения. Ему действительно в жару по старой памяти хотелось пива. Распрямляя пальцы и простирая ладони, он получал вместо пива великолепное количество солярной праны. Учись, Лев, приобщайся, перестань мусолить горлышки бутылок! Лев не учился, не приобщался, мусолил.

Впрочем, на третий или на четвертый день стало замечаться, что переводчик все-таки слегка подпадает под всеблагое влияние. Однажды он поинтересовался, нельзя ли ему поучаствовать в утреннем ритуале универсального соития. В частности, эстетически полезным было бы иметь партнершей ту участницу плавания, которая значится в списке под именем Сесили Комбри.

Выслушав, учитель взял его своими неслабыми руками за плечи и минут пятнадцать смотрел в глаза. Зеркала души Льва Обнага сначала юлили, но потом зафиксировались под огромными радужными зрачками Шрилы Прабхавишну. Ради хорошего пистона можно и в гляделки поиграть, твердил себе выпускник Института им. Мориса Тореза, но тут ему вдруг стало страшно, а потом все страшнее, а когда стало совсем невыносимо, железное объятие распалось. Гуру отечески улыбался.

«Брат мой Лев! – сказал он в стиле Франциска Ассизского. – Ты имеешь в виду сестру Ваджраяну?»

Обнаг кивнул и сглотнул слюну, похожую на кусочек засохшего козьего сыра.

«А знаешь ли ты, что ее также называют Змеей Шеша и что я возлежу на ней во время церемоний полнолуния?»

«Ну, если это так сложно, тогда не надо», – пробормотал москвич, но тут учитель взял его голову в свои ладони и сказал, что приветствует его первую попытку выхода из круга скверны в мир самоотречения, ибо что же такое половой акт, если не самоотречение на пути к нирване.

На следующее утро, с первыми бликами рассвета, в виду проплывающих справа Жигулевских гор (символы юги благоденствия), а также отстаивающихся и подванивающих слева лихтеров и барж (символы поздней калиюги, т. е. Апокалипсиса) бхагаваты раздели Обнага донага и с нежностью, но без восхищения осмотрели его природные богатства. Затем помолились, танцуя вокруг, чтобы их новый брат очистился от шлаков и приобщился к бесконечному телу Вишну. В оранжевую палатку скользнула Ваджраяна, она же Змея Шеша. Она взяла в ладони оробевшего воробья Обнага, чтобы превратить его в клекочущего сокола. Между тем Свами, скользя своими баскетбольными ладонями по позвоночникам возлюбленной дочери и новообретенного брата, накладывал на них карму. Очумевший в Москве от мелкого разврата, Обнаг вдруг почувствовал неслыханный восторг. Ей-ей, сестра Ваджраяна стоит бифштекса, пел он. Первый шаг к приобщению состоялся.

Лев налег на орехи, хотя временами, что греха таить, у себя в каюте налегал и на московскую колбасу под пиво. Он еще не обрил башки, однако начал гладко, до синего отсвета, зачесывать волосы назад. Ваджраяна однажды ему сказала, что, если он удалит кустарник с груди и из области крестца, к нему войдут братья Шуми-рари и Шэри-рати, и тогда, возможно, у него из пупка вырастет побег блаженного лотоса.

Так они подвигались к Самаре, и однажды они прибыли в Самару. Вдоль бесконечного города тянулась набережная для прогулок. Да, забыл, стоял конец июня. Тлели два киоска, остатки ночного боя двух коммерческих структур. Вот еще одна, едва не упущенная деталь: лучи слегка заходящего солнца небрежно играли в окнах ведущей наземной мануфактуры, столетнего немецкого завода по производству пива. Подземные военные заводы не подавали признаков жизни.

На пристани Корабль Мира встречали местные кришнаиты, кто в простых, покрашенных фурацилином, тогах, кто в жилетах строительных рабочих. Представитель областной администрации, бывший политический заключенный, а также президент фирмы «Интерзнание» с серьгой в ухе произносили приветственные речи. Два бывших инструктора обкома КПСС подметали аллеи. В бывшем павильоне ДОСААФ, не дожидаясь заката, работала дискотека. Из окна свисало полуживое тело. Семья каракалпаков в количестве сорока человек, пробирающаяся из низовий великой реки в ее верховья, готовила себе ужин, при виде которого содрогнулось бы и сердце афганского моджахеддина. Словом, город жил. Повсюду в нем продавалось сладкое шампанское и невредный голландский спирт «Royal». Население называло его «роялем», то есть превращало свою жизнь в постоянный концерт.