Дмитрий Быков - Списанные

— Вот и все так.

— Но с работы уже поперли. Я сценарист, с картины слетел.

— Ну? — удивился Клементьев. — Очень странно. Хотя, если вдуматься…

— Что-то вы темните.

— Ничего не темню. Приедем к Вулыху на дачу — это Вулыха дача, вы в курсе? — там за шашлычком поделюсь соображениями.

Подошла электричка, и списанты, толкаясь, набились в нее. Последним, пыхтя, примчался к перрону шурин Юра. По случаю субботы народу было полно — все валили за город спасаться от бессмысленных и затратных городских удовольствий. Как в любом замкнутом сообществе, хоть и собравшемся на полчаса, каждый старался доказать соседу хоть копеечное, а преимущество, словно всех везли в концлагерь, и от того, кто и как поставит себя в вагоне, зависела будущая барачная иерархия. Свиридов приметил тройку особо гоготливых субчиков, одетых вызывающе не по-дачному, — он худо разбирался в лейблах, но отличал фирму от китайпрома. Троица гоготала, материлась, глотала пиво, приставала к девчонкам, задирала толстяков, пропихивавшихся к выходу. Обычно такая публика выезжала на загородные увеселения не иначе как джипами — Свиридов затруднялся понять, что они делают в электричке. Он не мог допустить, что сломались сразу три джипа. На секунду он поймал на себе скользящий взгляд одного из тройки, самого злобного, — взгляд был неуверенный, обрывающийся, как вытертая изнанка шикарной шубы; он глянул на злобного в ответ — тот сразу потупился. Господи, с ужасом подумал Свиридов, хоть бы эти не из наших; принадлежать к сообществу заведомых лузеров было все же легче, чем воображать перспективу такого соседства. Но когда через сорок минут списанные вывалились на алтыринский перрон, сомнений не осталось: трое в пляжных рубашках с пальмами были из нашего лепрозория. Впрочем, с типичностью и у них все обстояло на ять.

Долго шли по выбитой глинистой тропе через деревеньку, потом через золотое поле — наши дамы заахали; между инженерами вспыхнул спор о том, как отличать пшеницу от ржи. Свиридов взмок. Перелесок повеял недолгой прохладой, уксусным запахом пней, тройка пляжных с хохотом пинала чернильные грибы-зонтики. За лесом потянулись участки, на которых, задрав линялые задницы, копошилось последнее поколение дачников: молодежь на участках в лучшем случае валялась по гамакам или жарила пресловутый шашлычок, в худшем отсутствовала вовсе.

— Далеко к тебе, дядя. Не мог поближе построиться, как люди? — сказал Вулыху злобный и надвинул ему на нос полотняную кепку.

Вулых виновато улыбнулся. Свиридов твердо решил осадить тройку, когда она залупится в следующий раз: все только отвердевало, и дать им слишком много воли означало конституировать такое положение на все время существования списка. Бог его знает, сколько нам оставаться вместе. Он переглянулся с Клементьевым, тот пожал плечами. Скоро они свернули с асфальта на гравий и обнаружили двухэтажный кирпичный дом, слишком, пожалуй, приличный для потертого Вулыха. В открытом гараже просматривалась синяя «мазда». Начиналось нетипичное.

Крупная тетеха в холщовом белорусском сарафане шла отпирать высокие решетчатые ворота.

— Принимай, мать, — приветствовал ее Вулых.

— Очень рада, добро пожаловать, — пропела тетеха. — Галина Михайловна, очень рада.

Участок был ухоженный, сплошной газон с беседкой и качелями, так что прямой необходимости тащить пятьдесят человек на садовые работы не было. Выезд явно задумывался ради знакомства. Свиридову досталась электрокоса, посредством которой он должен был превратить газон из ворсистого в щетинистый, но трава и так плохо росла из-за жары. Он вяло описывал полукружья оббитым стальным диском, от которого в стороны разлеталась травяная пыль. Прочие собирали сучья для костра, двоим выпало красить свежевозве-денный сарай, инженеры занялись проводкой (Вулых жаловался, что барахлит), женская часть списка расселась в беседке или собирала смородину вдоль забора. Шурин Юра выстрагивал лук для девочки с крысиными косичками, других детей в компании не оказалось. Бородач с гитарой мечтательно настраивал обшарпанный инструмент.

— Ты не писатель будешь? — спросил его один из тройки, весь приплюснутый — низкорослый, с плоским лицом и вдавленной переносицей. Почему-то подобная публика сразу идентифицировала Свиридова как писателя.

— А что? — спросил Свиридов. Сказать «да» или «нет» значило принять тон.

— То, что руки не под то заточены, — сказал приплюснутый. — Кто так косит? Ты косилку в руках держал вообще?