Алексей Бабий - Палата 226

Хотя, может быть, и не 226. Может, 227. Или 224. Точно было 22. А дальше не помню. На цифры и имена у меня память ужасная.

Да и потом, прошло уже два месяца. И помнил бы, так давно бы забыл. Да и какая, в конце концов, разница. Не это главное.

Много лет подряд по двенадцать часов в день я сидел на заднице без всяких перерывов, в том числе и на обед. Обедал (а точнее, ужинал) один раз в день, поздно вечером. А питаться предпочитал жареным и печеным, причем в больших количествах. Чем это должно было кончиться, тем в конце концов и кончилось.

На Старый Новый год жена напекла пирогов. Они у неё всегда были выше всяких похвал, а на этот раз получились и вовсе необыкновенные. И я за один присест сожрал полпирога. А пироги жена, надо сказать, печет аккурат по размеру противня. А печка у нас не узкая. Широкая такая печка. Из серии «для большой семьи». А пироги у нас не низкие, даже моя пасть не всегда на нужную ширину открывается. Вот и считайте.

Сожрал я этот пирог прямо горячим, и сперва мне было очень даже хорошо. Однако уже через пару часов стало очень плохо. Ощущение было такое, что вместо пирога я слопал здоровенный булыган, килограммов этак на восемь. Через пару дней пришлось вызывать скорую.

Оказалось, что у меня и впрямь был немаленький булыган, только не в желудке, а в желчном пузыре. То есть был-таки у меня камень за пазухой. Вот его-то мне и вырезали. Вместе с пузырём. Такие дела.

Сначала—то никто и не подумал на камень. Думали — гастрит какой-нибудь. Или даже язва. И потому отправили меня на ФГС. Если кто не знает, что это такое, то лучше ему этого и не знать никогда. Это когда тебе в горло впихивают резиновую кишку до самых естественных кишок и смотрят твой интим прямо изнутри.

Первые две недели года — самые тяжелые для врачей скорой помощи. Непрерывно везут туда обморозившихся, перепивших, передравшихся, обожравшихся, въехавших не туда и не на том. Я прибыл в больницу в ночь с 14 января на 15-е, когда врачи уже не валились с ног от усталости, а прямо непрерывно в изнеможении лежали. Ясное дело, врач, заведовавший ФГС, не сильно-то мне обрадовался среди ночи. Мы его полчаса вообще не могли разбудить. Проснувшись, он достал своё орудие пытки и сказал мне лечь на левый бок. Я робко протестовал, ссылаясь на чрезвычайно сильный рвотный рефлекс. Он молча засунул кишку мне в горло. Я облевал ему всю кушетку, несмотря на то, что трое суток ничего не ел. Рвотный рефлекс у меня, действительно, еще тот.

Кстати, уже потом, на операционном столе, мне опять сказали открыть рот пошире и что-то туда засунули. «У меня сильный рвотный ре…» — начал я, но закончить не успел, поскольку мгновенно уснул.

Очнулся я уже в палате, оттого, что кто-то ходил по моей руке. Я скосил глаза и увидел таракана. Я не имею ничего против тараканов — это мирные животные, которые не пищат, не грызут ничего, не путаются под ногами. Ещё бы не оставляли где попало свои какашки — им бы вообще цены не было. Но этот не просто ходил, он топал по мне ножищами! И каждый его шаг отзывался во всем моем теле. Я решил его стряхнуть — но вышло только какое-то слабое шевеление. Супостат посмотрел на меня с недоумением, шевельнул усами и пошёл дальше. Тут я понял, что анекдоты про дистрофиков вовсе не выдумка.

Наутро врач спросила меня: «Жалобы есть?». Есть, сказал я. Вот, книгу не могу в руках держать, сил не хватает. Надо сказать, я прихватил в больницу здоровенный том Воннегута из серии «все в одном», который давно уже целился перечитать. Не помню, сколько там было страниц, но точно больше тысячи. Обидно было лежать с этим Воннегутом вхолостую, но за первые два дня после операции я прочитал от силы страниц десять.

(Кстати, потом лечащий врач первым делом смотрела, где у меня закладка, а уже потом щупала мне живот. Когда я перевалил за пятисотую страницу, она задумчиво сказала, что, пожалуй, пора меня уже выписывать.)

Еще через день мне разрешили вставать и даже ходить. Я ходил, как все. То есть шаркающей походкой, с напряженным лицом, почему-то боком вперед, держась за пузо. К пузу, кстати, была прикреплена какая-то банка, в которую из этого пуза поступало что-то там лишнее. К этому времени я уже неделю ничего не ел, да и не пил почти, а питался исключительно из капельницы.

Наша палата была прямо напротив мужского туалета. Этот туалет очень редко использовался по назначению. Во-первых, его почему-то облюбовали женщины. Во-вторых, народ со всего этажа ходил в него курить. Почему-то именно в этот, хотя были и другие туалеты, а главное, была еще и специально оборудованная курилка, с вытяжкой, песком и прочими удобствами. Но курилка пустовала, а в нашем туалете всё время висело плотное облако дыма. И этот дым вытягивало прямо в нашу палату. Такие дела, как говаривал Воннегут.