Франц Холер: Президент и другие рассказы, миниатюры, стихотворения [Сборник]

На углу на пересечении одного из поперечных переулков с длинным находилось кафе, которое открывалось уже в шесть часов и где при хорошей погоде можно было посидеть под деревьями аллеи. Катерина, хозяйка, часто сама начинала утреннюю смену, и если президент, как сегодня, садился там за столик, то вскоре перед ним стоял кофе с молоком и с круассаном.

«Bonjour, monsieur le président», — говорила Катерина, на которой всегда был полосатый красно-белый фартук и волосы были заплетены вокруг головы в две косы. Президент отвечал: «Bonjour, madame Catherine», и когда он минут через пять поднимался, оставлял на столе шесть франков и отправлялся дальше, она кричала ему уже с порога: «Au revoir, bonne journée!», и он откликался: «Merci, pareillment!» После этого ритуала день мог вступать в свои права.

Сегодня он задержался несколько дольше обычного, ибо, не успел он допить свой кофе, как вдруг со стула, на который он поставил свой портфель, услышал мяуканье и увидел, что на этот стул запрыгнул котенок и уставился на него, как ему показалось, с некоторым ожиданием. Президент посмотрел на него, поднял брови и произнес: «Что, еще не позавтракал?»

Когда в ответ котенок тонко мяукнул, он отломил большой кусок от своего круассана, смочил его в остатках молока в своей чашке и протянул котенку. Тот быстро обследовал кусок, также быстро и грациозно проглотил его и снова принял свою выжидающую позу.

Президент, развлекаясь, скормил ему еще два-три кусочка, пощекотал немного его грудку, и когда появилась хозяйка, спросил ее, чей это котенок. Не знаю, сказала она, она видела его уже вчера, но откуда он взялся, неизвестно, и она надеется, что он не очень ему помешал.

— Мы уже подружились, — сказал президент с улыбкой, поднялся, взял свой портфель со стула и попрощался.

Когда он чуть погодя остановился у перехода через улицу, чтобы посмотреть налево и направо, он заметил возле своей правой ноги того же котенка.

— Кыш! — зашипел он на него и при этом грозно потряс портфелем, — пошел домой!

Затем он пересек улицу, и за ним, изящно и непреклонно следовал маленький котенок.

Президент остановился на другой стороне улицы вместе с котенком, на мгновение задумался, потом повернулся и пошел назад, преследователь за ним. На той стороне он наклонился, схватил котенка за шкирку и бросил его туда, откуда они пришли. Затем он так поспешно ринулся по переходу через улицу, что какой-то грузовик резко затормозил перед ним, и он быстрым шагом направился к своему Дому правительства.

Охранник при входе почтительно приветствовал его, пропуская в здание, и спросил: «Все в порядке, господин президент?»

— Спасибо, господин Шмид, — ответил президент, и только пройдя чуть дальше, несколько удивился вопросу, какого ему здесь прежде ни разу не задавали. Ему также показалось, что во взгляде обычно невозмутимого Шмида сквозило легкое удивление.

Он поднялся по высокой лестнице и завернул в коридор, ведущий к его кабинету. И только когда он оказался перед дверью и полез в карман за ключом, он заметил котенка. Тот уселся перед дверью кабинета и смотрел на него снизу вверх. На какой-то момент президент растерялся. Потом огляделся. Было еще рано, он был один. Он нагнулся, подобрал котенка и пошел с ним вглубь коридора. Там он открыл окно и глянул вниз. У кошек бывает до семи жизней, подумал он и измерил взглядом высоту под окнами. Котенок мяукал.

— Вот паршивец, — подумал он, закрыл окно, вернулся к своей двери и посадил его у порога. Затем он открыл дверь, и котенок прошествовал в кабинет, обогнав самого президента.

Когда он сел за свой письменный стол, котенок уселся рядом со стулом и начал облизывать свои лапки.

Его шкурка была серой в светло-коричневую полоску, на грудке было большое белое пятно, протянувшееся до самой мордочки, на которой преобладал рыжий цвет, лишь уши были серые, с тонкими рыжеватыми краями.

— Скоро придет фрау Эрисман, она тобой займется, — сказал президент котенку. Затем он достал из портфеля свои текущие дела и досье к вопросу о больничном страховании, над которым он заснул вчера ночью.

Перед ним на столе лежал листок с распорядком на сегодня, который вчера ему подготовила фрау Эрисман, и, взглянув на него, он понял, что ему, впрочем как и всегда, предстоит напряженный день.

Уже в восемь появится делегация от военной промышленности, которая намерена обговорить с ним практику лицензирования экспорта вооружения. Он впервые с ними встречается и его раздражает, что придется замещать на этот раз министра экономики, которая вчера скоропалительно вылетела в Соединенные Штаты, чтобы оказать политическую поддержку крупнейшему банку своей страны, которой тот вовсе не заслуживает. Ее мнение по этому вопросу лежало в одной из папок под бумагой со списком сегодняшних дел, оно было изложено на одной странице размером А-4. Шеф ее департамента тоже будет присутствовать на этой встрече, он в этом вопросе разбирается и поэтому придет чуть раньше для короткого предварительного обсуждения. В девять часов комиссия по делам детей и юношества представит ему исследования о молодежной сексуальности, это тема, о которой он не имел никого представления, да и не жаждал иметь. Затем вплоть до обеда намечалось обсуждение с руководителями его отделов превентивных мер по контролю за качеством продуктов для пенсионных касс, брифингов, коачингов, вордингов, о чем он прочитал в своем расписании и спросил сам себя, не является ли именно английский языком канцелярским. На обеде он встречается с начальником протокольного отдела и шведским послом, чтобы обсудить предстоящий визит шведской королевской супружеской четы, и затем последует хиринг о премиях для больничного страхования с врачами, представителями больничных касс, госпиталей, затем его ожидают два журналиста из воскресной газеты для большого интервью, а еще ему предстоит то, что он называл автограф-сессией, то есть подписание официальных документов и писем, но все же вечер, единственный на этой неделе, у него оставался свободным. Хотя он знал, что дома ему придется сочинять юбилейную речь для Союзов добровольной помощи, у него все-таки оставалось некоторое чувство недолгой свободы, которой ему так часто не хватало, и он резко распахнул папку больничных касс, чтобы продолжить изучать ее с того места, на котором остановился вчера.