К магазину приходят часа за два до открытия. Пятачок перед ним отгорожен металлическими конструкциями, проход между железяками всего один, его охраняют милиционеры. Внутрь пускают только обладателей талонов. За загородкой плотная людская масса.
Толпа давит со всех сторон. Скованные цепями металлические ограждения скрипят и шатаются. Наступает час открытия. Чей-то вопль: «Время!», «Хватит нас тут держать!» Кто-то изнутри с опаской отпирает двери, люди скопом устремляются в магазин, отчаянно рвутся, толкаясь всем телом, работая локтями, будто первым вломившимся в зал полагается миллионный приз. Рассыпаются по отделам, образуют плотно сбитые очереди… Сметают ВСЕ. Нужное и ненужное, без разницы. Свитера деревенской вязки, столовые сервизы ленинградского фарфора, дрянную бытовую технику, одеяла и подушки, студенческие кеды, кофты и пальто — часто не своего размера, хватают без примерки, лишь бы ВЗЯТЬ: если не подойдет тебе, перепродашь соседу, и время, время уходит, нужно успеть еще в три очереди в разных отделах универмага, потеряешь очередь — становись в хвост снова, так можно и вовсе уйти без покупки! Все потные, расхристанные, ошарашенные… Кругом хриплые, яростные голоса, багровые от жары и напряжения лица, бешеные, бессмысленные глаза; от людей прет волна животной какой-то злобы к окружающим, что мешают протиснуться, посмотреть, оценить, приобрести.
Кое-что мы купили тогда, причем даже и не только из вещей первой необходимости. Но я вернулся домой больным совершенно и сказал матери: НИКОГДА больше я не позволю себе вмешаться в толпу. До сих пор тяжело вспомнить то безумие, нерассуждающий порыв неизвестно к чему и эту злобу, море, океан свирепой злобы… И до боли жаль тех людей, запутавшихся, растерянных перед новыми реалиями, людей, что утрачивали человеческую душу от страха, что если сегодня, сейчас не обеспечат себя и своих близких, завтра это может оказаться и вовсе невозможным.
В начале девяностых многим пришлось освоить совершенно незнакомые им прежде специальности…
Вы еще помните ассоциации, которые в восьмидесятые вызывало у вас слово «спекуляция»? Воображение сразу рисовало каких-то цыганок, потных дядек и теток у метро, молодых людей, хорошо одетых, но настороженных, всегда с втянутой в плечи головой и бегающим взглядом. Услугами таких личностей пользовались — нельзя было не пользоваться, если требовалось достать хорошую вещь, — но самих их презирали. Слово «спекулянт» было бранным, оскорбительным. Перепродавать какую-либо вещь с переплатой считалось недостойным. С каждым случалось: человек, «оторвавший» после стояния в длинной очереди нечто добротное кому-то из домашних — женское пальто, мужскую меховую шапку или детские туфельки, — не угадывал с размером или фасоном, и от неудачной покупки следовало избавиться. Перепродавали такую вещь, как правило, только знакомым, в крайнем случае знакомым знакомых, да еще чек вкладывали в упаковку или коробку, чтобы, не дай бог, не оказаться заподозренными в жажде наживы! Перепродажа была не более чем способом вернуть потраченные деньги.
С началом же «дикого рынка» спекулянтами вынуждены были сделаться практически ВСЕ. Продавали или меняли талоны на промтовары. Старушки из никогда в жизни не куривших семей поневоле узнавали, чем отличаются папиросы от сигарет, обучались распознавать табачные марки и их сравнительную ценность на черном рынке. «Толкали» за живые деньги подарки от родственников, уехавших за границу. И все это — ломая, перебарывая себя, сдирая вместе с кожей лохмотья прежних этических представлений. Нынешние молодые люди не поверят, а скорее, просто не поймут, о чем вообще речь; но тогда победное шествие торгашества по стране еще только начиналось, и тем, кого обстоятельства заставили заниматься тем, что еще вчера называлось «спекуляцией», было действительно СТЫДНО.
В семье знакомых имелся довольно стабильный источник побочного дохода: им периодически «подбрасывали» приглашения в салон элитной косметики. Не помните, что это такое? Когда в Москве открывались первые торговые точки всемирно известных брендов, доступ в них был ограничен — то ли для борьбы с черным рынком, то ли из боязни, что озверелая толпа снесет весь товар разом вместе с магазином. Распространялись так называемые «приглашения», с ним чинно и мирно можно было войти в не запруженный народом благоуханный парадиз, средоточие дамских мечтаний. Естественно, сотрудники салонов приторговывали «приглашениями» и сами, и находили «распространителей» среди достойных доверия лиц. Иногда за процент, иногда безвозмездно в качестве поддержки для близких родственников. Мои знакомые относились к последней категории. Но та, от кого я слышал эту историю, признавалась: когда решилась продать полученное приглашение в первый раз, чтобы на эти деньги сделать подарок маме на день рождения, она, девочка из интеллигентной семьи, чувствовала себя прямо-таки Соней Мармеладовой.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу