Сергей Четверухин: Жи-Ши

– Все! Уходим! Я должна показать тебе кое-что.

– Что еще? – бросает он смертельно усталым голосом.

– Свое доверие.

Теперь он молча встает и выходит за мной.

По дороге обстоятельно, благодаря утренним заторам, рассказываю итальянскую эпопею с превращением провинциальной принцессы Людмилы Борисовой в поп-звезду Белку. Он сидит потерянный, слушает молча. Бедняга! Ему кажется, что все его предали и грубо использовали. Ух! Вспоминаю фразу старика Миллера «…меня не смущает, когда другой человек беззастенчиво пользуется мной. Пусть. Для меня важнее быть рядом, чтобы иметь возможность поймать момент и воспользоваться им». Он не задает вопросы. И я начинаю пугаться, а вдруг он в эту секунду, острейшим душевным лазером, вырезает из памяти такие чудесные, свежие, прохладные образы своей влюбленности, ее друзей и тех дней собственной молодости, когда эта влюбленность превращала его существование во что-то, похожее на жизнь?

Нет, вроде встрепенулся, открыл рот:

– Давно хотел тебя спросить…

– Отвечу на любой вопрос.

– Почему вы все время говорите «Жы-Шы»?

– Ха! Это Лютый выдумал года два назад. Называется «Подрыв национальной идеи». Мы не мелочимся.

– Почему – подрыв?

– Потому что – нарушение первого и главного правила русского языка. А у нашего народа не может быть другой пристойной национальной идеи, кроме русского языка.

– А зачем подрывать?

– Ух! Чтобы не спать. Чтоб каждый раз строить заново. Каждый день… Чтобы думать.

– Сайт надо делать, – спокойно продолжает он, будто не слыша меня, уставившись в одну точку на ветровом стекле.

– Мы собираемся. Литерные. ру.

– Без сайта нельзя. Пусть все, кто захочет, подвигами делятся.

Он продолжает говорить монотонно и отстраненно, как зомби. Мне снова становится страшно за него.

Я никогда не успеваю испугаться по-настоящему – каждый раз приходит пора парковаться. Рельсо-шпально-складской микрорайон совсем, кстати, близко к центру столицы. Мы выгружаемся у монументальной серо-бетонной «шайбы», напоминающей недостроенную обсерваторию, при условии, что стройка началась лет сто назад.

– Знакомься, – я киваю на «шайбу», – пиратские склады. То есть были пиратскими месяц назад. Пиратов разоблачили, посадили, а домишко – временно гостеприимен.

Мы обходим здание по кругу, и я выстукиваю условленную морзянку по горбатой двери из металла, грубо заляпанного черной краской.

– А смысл? – раздается приглушенный голос с той стороны.

– Тараканы учат смирению. – Я с трудом сдерживаю хохот, глядя на вытянутое лицо папарацци, когда он слушает наш обмен сегодняшними паролями.

Дверь скрипит, как столетняя старуха, приотворяется, и в щель просовывается заспанная физиономия Никитоса.

– С кем приперлась? – дружески приветствует он.

– Отпирай. Это твой новый друг.

Они поладят. Чую пирсингом. Мои старые, потрепанные во флэшмобах друзья и этот… новый, стиснутый обидами, перегруженный иллюзиями, растерянный, ежистый. Но родной.

– Чем докажет? – спросили меня Лютый, Никитос, Сандро, Илона, когда я сообщила, что приведу его.

– Спасет, – пообещала я им.

И вот они стоят в заброшенном складе, оценивающе разглядывают друг друга. Папарацци нервно курит. Никитос, как всегда, смотрит на его ботинки. Привык первое впечатление составлять по обуви. Илона прощупывает его откровенным, женским взглядом. Надо пресекать в зародыше. Лютый нервно щелкает карманным фонариком. Сандро единственный улыбается. В последние дни ему весело. Все складывается по его плану. Пора брать инициативу.

– Покажите ему.

Сандро жестом приглашает папарацци в дальний угол склада, где в сером бетонном монолите сиротливо белеет дверь в подсобку. Сандро нагибается и открывает «Окно выдачи», почему-то вделанное в дверь на уровне пояса.

– Взгляни, – приглашает он папарацци.

Мой осунувшийся от бессонных ночей герой заглядывает в окошко, смотрит несколько долгих секунд и отшатывается без выражения ужаса на небритом лице. Мои опасения не подтверждаются. Он окидывает присутствующих спокойным, ясным взглядом. Понимающим. Без страха, без осуждения. Даже его дурацкая привычка заваливать вопросами куда-то испарилась. Он спрашивает коротко:

– Это он?

– А ты думаешь, нам интересно запирать связанного двойника? – Лютый рисует лучом фонарика иероглиф на стене.

– Странно… – задумчиво произносит папарацци, – а в новостях – ни слова… Вы его на дне рождения, да?