Виктор Левашов - Выбор жанра

— Поставь туда.

Я отодвинул занавеску и ахнул: весь подоконник был заставлен водкой. «Столичная» с винтом, «Лимонная», «Посольская», «Пшеничная» с золотыми медалями. Бутылок было штук пятнадцать, купленных явно не у таксиста, а в «Березке». Моя «Русская» выглядела среди них нищенкой.

Между тем Саша усадил меня за стол:

— Употребишь?

— Спасибо, нет. Я на машине.

— А я, пожалуй… — Выпил, закусил ветчиной из заграничной банки и продолжил как бы давно начатый разговор: — И вот представь себе: эта сука, которая мне всем обязана, не подписывает приказ! Как тебе это нравится?

Не без труда выяснилось, что речь идет о назначении его директором одного из московских театров, как шутили — не Большого, но и не Малого. И один из начальников главка в Минкульте, вдруг решительно воспротивился. Пока мы разговаривали, появился молодой человек студенческого вида, немного посидел с нами. Как оказалось — дворник. Он с молодой женой следил за холостяцким хозяйством драматурга.

— Зачем тебе этот театр? — спросил я, когда дворник ушел. — Одна головная боль.

— Зачем?.. Не знаю. Наверное, чтобы вернуться в свою деревню генералом.

Деревней он называл школу-студию при этом театре, которую когда-то закончил. А директор театра — да, пожалуй, что генерал. Забегая вперед, скажу, что генералом он так и не стал, какое-то время возглавлял иллюстрированный журнал, в постсоветские времена затерялся, сошел на нет.

Наш разговор закончился, когда Саша стал повторяться, паузы между словами все увеличивались. Наконец поднялся:

— Отдохну… — Вдруг тревожно спросил: — Ты кто?.. А, да, помню. Будешь уходить, прихлопни дверь.

Тяжело, неуверенно добрел до тахты и отключился. Я ушел, искренне завидуя человеку, который умеет пить. Что равнозначно умению жить. Примиряло одно: неизбежность расплаты. Никого она не щадит.

Не знаю, в каких терминах описывают запой медики, но для меня он разделяется на две фазы: рай и ад. Рай вовсе не предполагает блаженства, всего лишь — умиротворение. Физиология этой фазы проста: стакан — отключка, стакан — отключка. Время исчезает, день скачкообразно сменяется ночью, ночь днем. Будто включают и выключают свет. Время определяется не часами, а количеством пустых бутылок. Вот и все.

Психология рая описанию не поддается. Кто может знать, что в это время происходит в голове? Что-то происходит, но в памяти не откладывается, разум в этом не участвует. Разум оказывается лишним, мешающим, ничем не скованная душа свободно парит в горних высях или где там она парит. Ко мне иногда приходит кощунственная мысль, что в этой фазе душа соединяется с Богом, без остатка растворяется в Его величии, а водка — всего лишь средство нейтрализовать все, что связывает ее с греховным телом. Вроде анестезии. Если пойти дальше по этому сомнительному пути, придется вспомнить, что среди истинно верующих христиан процент пьющих сравнительно мал — сравнительно с безбожниками. У них свой путь к Богу. И недаром, наверное, в «Двенадцати шагах» Анонимных Алкоголиков ключевым является Шаг третий: «Мы приняли решение препоручить нашу волю и нашу жизнь Богу, как мы его понимаем».

Что из этого следует? Вот что. Не является ли безудержное впадение атеистов в запои попыткой их душ найти окольный, помимо веры, путь к Богу? Не могу сказать нет. Не могу сказать да. Не знаю. Но должно же быть какое-то объяснение этому наваждению, расплата за которое неотвратима и неизбежна, как смерть. Эта расплата — ад.

Ад начинается, когда организм уже не принимает ни капли водки. Перенасыщен. Не лезет. У кого как — через неделю, через две или даже больше. Переломный момент — вопрос жены, убегающей на работу: «Что тебе принести?» «Ничего». «Совсем ничего?» «Да». «Ты уверен?» «Да». Сто раз проклянешь себя потом за это самоуверенное «Да» — когда через какое-то время вынырнешь из забытья, и организм властно потребует: «Дай!»

У фазы «ад» нет никакой психологии, одна физиология. Ничего не болит. Болит все. Мозги ссохлись. В рот словно бы запихнули ежа. Время остановилось. Лежать не можешь. Сидеть не можешь. Ходить не можешь. В зеркало лучше не смотреть: сине-зеленая водоросль. И не завопишь: Господи, за что?! За то. ]В голове крутится:

Опасный стишок.

Вот странно. Если человека даже в раннем детстве укусила собака, он будет остерегаться собак всю жизнь. Если ребенком сунул пальцы в розетку, даже телевизор со статическим электричеством будет включать с опаской. Почему же ничего не остается в памяти о мучениях ада, не сравнимых ни с собачьим укусом, ни с ударом тока? Что это за оплошка природы? Или не оплошка, а умысел? В чем его смысл?