Каролина Клинтон - Научи его плохому, или как растлить совершеннолетнего

– Анатолий Юрьевич, я тут у вас на ресепшене стою, меня не пускают, – пожаловалась я. – Вы за меня словечко не замолвите? Мне очень—очень надо к вам.

– Ну конечно! – сказал он. – Сейчас со своего телефона перезвоню охраннику. Ко мне зайдете?

– Как получится, – улыбнулась я. – Но в любом разе – созвонимся, ладно?

– Ну хорошо, – легко согласился он и я отключилась.

Я повернулась к охраннику и спросила:

– Послушайте, вы мне не скажете, мужчина, который передо мной прошел – он кто такой?

– Не могу знать, – обронил охранник.

– Ну вы же тут работаете, – я посмотрела на него самым умоляющим взглядом, на который была способна.

– Зато он тут не работает, – усмехнулся парень, и тут у него зазвонил телефон на столе. Переговорив, он подал мне бумажный квадратик и сказал: – Проходите.

– Ну а куда он тогда пошел, можете сказать? – в отчаянии спросила я парня.

Если он сейчас упрется, то мне остается только сесть на крылечке и караулить мужика с гитарой.

Охранник же заинтересованно на меня посмотрел и хохотнул:

– Понравился, что ли?

– Ну, – я скромненько опустила глаза, дабы не выдать взглядом обратного.

– Ну иди тогда в актовый зал на втором этаже, они там евангелизацию проводят.

– Еван… чего? – не поняла я.

– Богомольный твой мужик, – ухмылялся охранник. – Не передумала?

– Там разберемся, – туманно сказала я и двинула к лифту.

– Только с собаками сюда нельзя.

Я обернулась, и наткнулась взглядом на Лору, которая беспечно улыбалась охраннику так, что у меня и то мороз по коже прошел.

– Слышала, что дяденька говорит? – спросила я ее. – Иди в уголке посиди, меня подожди, ясно?

Святоша тяжко вздохнула, кивнула и пошла к стоявшим в холле стульям.

– Ух ты! – восхитился парень, – словно все поняла!

– Ну конечно поняла, – пожала я плечами. – Лора же хоть и собака, прости господи, но не олигофренка.

Оставив охранника пялиться на мою коллегу, я поднялась на второй этаж, и обнаружила, что этаж настолько длинен и огромен, что я аж растерялась. Однако не сдалась, потыкалась – помыкалась, и наконец я нашла актовый зал. И думаете как? А потому что там очень громко пели, и главное – под гитару. Перед этим я с минуту бродила по этажу, вглядываясь в таблички и поражаясь, какой идиот распевает на всю налоговую среди бела дня песенки, а потом меня как током дернуло – черт возьми! Песенки под гитару! А ведь мой мужик как раз шел сюда с гитарой!

Тут с лестничной площадки в коридор шагнули три тетеньки с дяденькой, и направились к широким двустворчатым дверям в конце коридора. Я, не будь дура, надвинула панамку поглубже и пристроилась за ними в хвост.

Народа в зале было немного, но и немало – человек двадцать. А на сцене в это время мой давешний знакомый пел песенку.

– В моей жизни – славься, Господь, славься Господь..

В моей жизни – славься, великий Бог…

Песенка была на диво мелодичная и красивая, да и голос у мужика оказался что надо – сильный и бархатистый. Кроме него на сцене сидели на стульях несколько девушек и солидный дяденька в костюме.

«Это что такое?», – в недоумении спросил голос.

Если бы я знала!

Присев в уголке, я принялась вникать в ситуацию.

А мужик тем временем допел песню, и его место около микрофона заняла одна из девушек. Она улыбнулась, и словно солнышко засияло, настолько тепла и добра была ее улыбка. И даже ее курносенькое и конопатое личико стало вмиг – нет, не красивым, – но чудесным своей открытостью и доброжелательностью. С такими людьми, как эта девочка, хочется дружить.

– Приветствую вас, – просто сказала она. – Меня зовут Таней. Я пришла сюда, чтобы рассказать вам про свои отношения с Господом. Тут до меня брат Сергей рассказывал, что был наркоманом, пока Господь не исцелил его от пагубного пристрастия. Ну а я не была ни наркоманкой, ни алкоголичкой. У меня была хорошая семья, у папы был серьезный бизнес, а мама все силы отдала на мое воспитание. Но три месяца назад они…

Она запнулась, глубоко вздохнула, выдохнула и тихо закончила:

– Они разбились на машине. Насмерть.

Женщины около меня ахнули и с жалостью уставились на Таню.

– И мне было очень трудно преодолеть свое горе, – медленно, с трудом продолжала девушка. – Я была в жесточайшей депрессии, я не хотела жить и постоянно размышляла над тем, каким образом мне лучше уйти из жизни.

Она снова помолчала, а люди в зале смотрели, как по ее личику медленно стекает слеза. Наконец, Таня взяла себя в руки, вскинула поникшую было голову и снова улыбнулась сквозь слезы: