Елена Крюкова - Зимняя Война

Положи меня, как печать…

А раньше перстнем запечатывали посланья, камнем… прижимали к горячему сургучу… я, я твой сургуч расплавленный…

О, тихо. Какая тишина. Мы в бараке. Доски грязные под нами. Боже, ты бредишь. Мы с тобою в моем парижском особняке, и под моей рукой колокольчик, и я могу в любой миг позвать… на помощь, на услугу, на утешенье… живого человека… горничную, лакея, консьержку… Никого не зови. Не звони в колокольчик. Думала ли ты когда-нибудь, что ты будешь обнимать солдата… ты, с голубой кровью… а правда ли, милая, что она голубая… Да, да!.. голубая, голубая… как мой Сапфир… Знаешь, когда я отрубила себе безымянный палец топором… там, на рубке леса… на каторге… и потекла из меня кровь, и я увидела, что она ярко-алая… красная… как шпинель в Царской короне… Отец любил ту шпинель, трогал ее пальцем, гладил, и Сапфир гладил, и повторял мне: Стасинька, это твои камни, твои… это твоя Россия – вся в них… Алая кровь – на слепяще-синем снегу… Какая горячая у тебя грудь. Обними меня. Там, на Войне, в твоих белых горах, один человек спас меня из этапа, и он был со мной… он был во мне. Но я ничего не почувствовала. Я… была как мертвая. Как солдат. Как убитый на Войне солдат. Я тоже побыла солдатом. Прости. Рука твоя… она касается моего самого святого, самого тайного…

Ты вся – тайна для меня. Я сам не понимаю, как я…

Молчи. Ничего не говори. Ближе.

Он коснулся кончиками пальцев, ладонью – еле слышно, бережно и воздушно – ее вздувшихся под кружевной атласной сорочкой сосцов. Боже, какая девочка. Как ее не скрутило время. Какие нежные, беззащитно-маленькие груди, как две неспелых грушки. И кислые… сладкие на вкус. Он осторожно стянул рубаху с перламутрово-прозрачного плеча, и кружево сползло вниз, по локтю, по спине, обнажая женское тело, одно из многих женских тел, что он обнимал в жизни. Обе его руки легли на ее ребра, на талию, безумно подавшуюся под его ладонями, на крестец, что выгнулся в порыве; он, испугавшись пламени, поднявшегося в ней, схватил ее за лопатки, припал губами к шее, к бьющейся под подбородком жилке. Как давно я мечтала!.. Она задохнулась. Я тоже мечтал. Мы оба мечтали. Я не думал, что мои мечты могут сбыться. Я любил одну женщину сильно. И она любила меня. Ее звали Воспителла. Она погибла. Она пропала без вести. Я хотел от нее ребенка. Она погибла и не успела родить. Ты мне это говоришь… или молчишь об этом?!.. Тихо. Я молчу об этом. Это я молча, в ночи, блестящими глазами гляжу на тебя. Я вижу сердцем, какая ты красивая.

Поцелуй меня, если тебе не страшно.

Мне страшно. Я боюсь коснуться тебя. Я благоговею перед тобой. Я хочу взять твое запястье и сжать, и я боюсь это сделать. Так хрупка твоя рука. Так я молюсь на тебя. Я иду по краю недосягаемой любви. Я – на обрыве. Мне страшно и счастливо.

Тогда я сама поцелую тебя.

Она склонилась над ним во тьме. Ее пылающие припухлые губы обласкали его уродливые шрамы. О, здесь рубец, и здесь. Ты покалечен. Тебе досталось. Да, хорошая баня была. Пекло Войны. Тебе не понять. Тебе никогда не надо знать про это. Как же мне не знать. Я Русская тайная Царица, и я должна остановить Зимнюю Войну. Глупая, маленькая девчонка. Как ты ее остановишь. Это бред. Ее пытались прекратить тысячи людей. И все напрасно. О, как тебя исполосовали. Твое лицо похоже на партитуру. Это симфония. Оно поет на разные… страшные голоса. Дикие голоса… птиц, драконов… волков в снежной степи… а вот!.. грохот разрыва… и это огонь… снаряд попал в траншею, в убежище… все вспыхнуло, и не спастись… Ты мой огонь. Ты мой покой. Ты моя жизнь теперь. Отныне и навсегда.

Ее рот нашел его рот, и ее губы вплыли в его губы, как корабль вплывает в родное, теплое море. О, какие горячие губы. Ты – лава. Ты льешься в меня… через меня – в ночь – в мороз – насквозь – в пустой холодный мир, не знающий любви.

Он осязал, гладил и ловил языком ее язык, играющий в его рту, как рыба в волнах. Сумасшедшая. Ты пьешь меня. Ты выпьешь меня. Да. У меня была страшная жажда. Горло мое пересохло. Я не знала, что такое любовь. Вот я это сейчас узнаю.

Милый, милый, алый горячий рот, скользкая тревожная рыба языка. Женщина, высокородная, маленькая, нежная, жалкая, великая. Бедное стройное тельце, и эта рука, эта беспалая воздушая рука, призрак руки, легчайшее дуновенье, что ведет любовью и задыханьем по его волосам, по щеке, изрезанной шрамами, по губам, и он губами на лету хватает эту руку, вбирает в рот эти легкие лепестки-пальцы, всасывает, обводит вокруг них пыланьем языка. Ты моя. Ты всегда будешь моя. Чего бы мне это ни стоило.