Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца

Операция прошла без накладок и Пуппо засобирался в обратный путь.

– Не боишься, что в аэропорту хлопнут? – спросил я.

– Я по хитрому сделаю. – сказал Бактмимир. – Дождусь, когда все разберут багаж и только тогда возьму свою сумку.

– Тебе не кажется, что ты чересчур хитрый?

– Да-а не-ет… Все будет мазя.

Груз Пуппо провез без приключений, авторитеты стали кроить план по пайщикам, кто-то там что-то на эстафете скрысил и теперь они выкатывали арбуз за недостачу на гонца. Жлобам нужен повод зажать вознаграждение. Доктор пробовал возникнуть – ему объяснили, он отскочил.

Бактимир зашел в цеховую биндюжку к Доктору, брат начал оправдываться. Пуппо махнул рукой. Пусть подавятся. Из Алма-Аты он привез Доктору гостинец – кусочек опия.

– Я не знаю как его фуговать. – сказал брат.

– Обменяй на анашу.

После операции в городской поликлинике Бактимиру продлили бюллетень на несколько месяцев и он уехал в село к родителям долечиваться.

Алдояров вернулся из двухнедельной командировки и объявил: "Я защитил докторскую". О предстоящей защите не знал ни Чокин, ни все остальные. Цитатник уже член партии и выходило так, что он ничем не хуже Сакипова, а, возможно потому, что был моложе Заркеша на шесть лет, и более достойней поста преемника Чокина. Шафик Чокинович и бровью не повел. Москва без него не примет решения по кадровому вопросу. Беспокоиться нечего.

В эти же дни вышла моя статья в "Казправде" про Сакипова и его ребят. В отсутствие Паутова материал не залежался и неожиданно ко времени стрельнул. С газетой я зашел к парторгу.

– Вот Заркеш Бекимович, как и обещал, материал напечатали.

– У-у… Очень хорошо, – Сакипов развернул газету, – Что скажет

Чокин?

Чокин плохого ничего не сказал. Его доверенный человек, гидрик

Бая Баишев передал мне, что директор склоняется остановиться на моей кандидатуре для написания воспоминаний и просил Баю прощупать меня.

Я что? Я давно добиваюсь внимания Чокина. Поручение почетное и перспективное. Только поскорей. Время уходит.

У Алдоярова поинтересовались как он расценивает направленность статьи про Сакипова. Не задето ли его самолюбие?

– Я не тщеславный, – сказал он.

Насколько я не допонимал, что мавританец, который всегда будет мавританцем, может быть опасен, если вовремя его не остановить, стал осозновать, когда Серик Касенов рассказал о случайно подслушанном разговоре между Алдояровым и Кальмаром.

– Бирлес говорил Кальмару: никогда никому не прощай даже пук.

Запомни и в нужный момент отомсти.

Я не мог не обратить внимания на то, как он здоровается со мной.

Бросит зажатый взгляд и мимо. Что-то в том взгляде такое было, что нашептывало: берегись его! Мы ведь в разных весовых категориях.

Формально он намного выше меня, что ему со мной делить? В данном случае разница между вами не имеет значения. Берегись! Он биологически ненавидит тебя. Ты злой и он злой. И что он с тобой может сделать, если придет к власти, ты не знаешь.

Алдояров одного роста со мной и при случае выхваляется тем, как обыгрывает в теннис игроков, что выше его роста. Как будто намекает: вы ростом удались, но это ерунда в сравнении с природными данными карапета. Наполеончик.

О том, куда я гну, сказал мне Фанарин.

– Ты сделал ставку на Сакипова? Ну ты и гусь!

– Юра, только не базарь никому, – попросил я и объяснил, – Жизнь есть жизнь.

– Правильно. Но чтобы окончательно перепутать карты Алдоярову, ты хотя бы два раза в год должен писать и дальше статьи про Сакипова.

– Посмотрим. Это не от меня зависит.

Перед уходом на работу я зашел в комнату к отцу.

– Пап, бриться.

Инсультный больной обречен. Продлить жизнь может только уход.

Забота с чувством поднимает настроение, и это самое главное. Только теперь я чувствовал, как папа, некогда самый любимый человек на свете, оставшись в болезни без моего сочувствия и внимания, стал понимать, как сильно он ошибался.

Отец смотрел на меня и ощущал себя отработанной ступенью той самой ракеты, что сквозь плотные слои атмосферы вывела меня в пятый океан бесчувствия. Как это там? "Ученики любят забавляться своим отчаянием…". Да, да, именно так. Странно еще и то, что мое холодное отчаяние при виде парализованного отца нисколько не тяготило, никоим образом не ужасало меня. Как будто так и должно быть. Папа смотрел на меня и все понимал. Понимал и молчал.

Почему я такой? Происходящее с папой и мной казалось настолько необъяснимым, что порой я сам себе казался Иваном Карамазовым, которому можно все.