Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца

В середине 70-х папа, представляя Карашаш гостям нашего дома, напоминал: "Первую книгу Карашаш благословил Леонид Леонов".

По-моему, папа про Леонова звиздел, но татешка молчала, и все верили. Хотя бы потому, что татешка и без благословления Леонова личность во всех смыслах и без того незаурядная.

Ее первый муж редкой талантливости человек. Она, как женщина, проучившаяся бок о бок в Литинституте с разными людьми, хорошо понимала, что одаренность, ум ничего не стоят, если их не подпирает характер. За спиной таланта не укроешься, опять же все и к двухтысячному году все тот же семейный коммунизм не построишь.

Маму и татешку разделяет разница в сорок лет. Карашаш обращалась с матушкой по-свойски. Тыкала, спорила, откровенно посмеивалась над маминой необразованностью, но при всем этом отдавала должное напористости жены Абекена.

Матушка отвечала взаимностью татешке. Говорила ей: "Я знаю, чем ты дышишь… Смотри у меня". Карашаш немало сделала для нас. Она любила нашего папу, уважала память Шефа и Ситки, только этого мне было достаточно, чтобы понимать, как она отличается от остальных и всегда быть готовым, хоть по-малости, но как-то угодить ей, показать на деле умение быть благодарным.

Во мне Карашаш находила сходные с характером отца черты. Я не спорил с ней. Она не могла знать о том, какой я изнутри. Себя досконально знать мне не дано, тем не менее уже одно то, что я целиком и полностью разделял мамины методы работы с личным составом родственников и знакомых, – скажи я честно ей об этом, – способно было бы немало насторожить татешку.

…Звонок в дверь. Я пошел открывать.

В квартиру вошли Кайнигуль и Айгешат.

Медичка, не поднимая глаз, скинула босоножки и, так же не глядя на меня, прошла в комнату. Мама притворно-искренне всплеснула руками: "И вы здесь?".

Через четверть часа появилась Карашаш. Новости у нее плохие. С утра на работу приехали обхээссэсники и забрали из бухгалтерии документы за последние три года.

Мама настраивала татешку записаться на прием к Камалиденову.

Секретарь ЦК по пропаганде учился в школе вместе с Анеке. В ответ

Карашаш говорила, что обращаться к Камалиденову вроде как неудобно.

Вдруг он подумает, что татешка нечиста на руку. На что матушка отвечала:

– Ашык ауз болма… Милиции плевать, что ты беремена. Посадят – сразу поймешь…

Карашаш побледнела.

– Ой, что ты говоришь!

Мама утешила ее:

– Ты – член партии, писатель. В тюрьме тебя долго держать не будут. Может через полгода выпустят.

Татешка схватилась за сердце и прилегла на диван. Мама продолжала успокаивать ее. Дескать, поднимем в защиту Карашаш общественность.

Успокаивала и спрашивала: нужно ли доводить дело до огласки и садиться из принципа, хоть и ненадолго, в тюрьму?

– Какие принципы? – ужаснулась Карашаш. – Ты что меня пугаешь?

– Я тебя не пугаю, – деловито сказала мама,. – Говорю тебе: соберись! Иди к Камалиденову!

Матушка отправляла татешку записываться на прием к секретарю ЦК, а меня с Айгешат вытолкала на балкон.

Балкон висит площадкой во двор, на солнцепек. Медичка выглядела уставшей. Я смотрел на ее груди. Они у нее такие, что я размечтался… "Неужто это все мое?".

– По характеру – я ведомая, – сказала она.

Я хорохорился, она вяло отвечала. Не нравлюсь я ей. "Черт побери, что за дела? – ругался я про себя. – Пузач во всем виновата…

Позвонить ей сейчас? Сказать, что между нами все кончено…".

Предлагаю не прятать…

Для маминого приемного сына происходящее в нашей семье пока интересно. Большое любопытство у Бирлеса вызывает, почему матушка прибегает к посторонним услугам даже тогда, когда, к примеру, требуется прибить гвоздь в стену или занести в квартиру мешок картошки.

– Почему Бектас ничего не делает? – расспрашивал названный брат приемную мать.- Я рос без родителей в интернате… И ничего, стал человеком.

– То, что ты рос без отца и матери, никто не виноват, – назидала мама в ницшеанском духе. – Твоя судьба она только твоя.

Сиротская доля, матушка тут соглашалась с Бирлесом на все сто, вещь ужасная вовсе не потому что человеку с малолетства не суждено увидеть, то чего никогда не наверстаешь во взрослой жизни, а потому как человек всегда, какой бы благополучной не получилась у него жизнь в дальнейшем, нет-нет, да будет вспоминать детство со смертельной тоской и ненавистью.

Мама жалела Бирлеса и объясняла ему: да, полная чаша в доме безусловно большой повод для радости, но намного радостней, когда в дом приходит женщина, способная преумножить достаток единственно простым и безотказным способом – способностью настроить мужа на работу во имя семьи, детей. Приблизительно так, как это она проделывала с папой. Про меня она говорила: "Бектас грубый, но культурный. Не надо только злить его". То есть при умной работе со мной жена может заставить меня не только бросить пить, но и сама заиметь неплохой задел на будущее. . Бирлес, как он сам вспоминал в 1996-м году, тихо посмеивался над мамой. Он видел меня в разных состояниях, ходил со мной в разные места и справедливо думал, что дружба с Сериком Касеновым, не говоря уже об Иржи Холике, Кере, Валее, и в самом деле сулит мне грандиозные перспективы.