Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца

Ленинградцы с яблоками в руках застыли на месте, кто-то спросил:

"Что говорит дедушка?".

– Акын горюет, – нашелся литературный секретарь сказителя, -

Говорит, как?зда?, что я такой сткрый и немощный, не могу слезть с коня и своими руками нарвать яблок для дорогих гостей.

Ленинградский руководитель перед лицом своих товарищей спросил:

"Можно я его обниму?".

– А вот этого не надо, – ответил порученец акына, – Дедушка расплачется, а в его возрасте расстраиваться вредно.

Гостям ничего не оставалось, как самим прослезиться. Стоявшую рядом с секретарем молодую работницу музея очаровал пламенный дедуля и она смахнула слезу со словами: "Он душка".

Был еще случай, когда языковой барьер помог преодолеть другое недоразумение. Единственному сыну старца принесли повестку из военкомата. Отмазывать наследника от фронта надо с выездом на место и акына с секретарем привезли к райвоенкому. Дедушка стукнул посохом о пол и заговорил, как запел:

– Сталин с Гитлером дерутся? Пускай они друг друга поубивают! Сын мой причем?

Русский военком завороженно слушал, слушал, и спросил: "Что он говорит?".

Литературный секретарь отца всех ленинградцев – сущий Алдар Косе

– ответил:

– Он говорит, как жаль, что у него нет еще одного сына, а то бы и его с удовольствием отправил в РККА.

Офицер только и сказал: "Сознательный дед. Но единственным сыном любимца народа мы не можем рисковать. От армии мы его освободим".

Там, где резной палисад…

С Димой из института металургии всегда интересно.

Металлургический "Песняры" мужик шебутной, на музыке не играет, не поет, но охотно и много размышляет вслух.

– Прочитал книгу Чарли Чаплина "Моя биография". Чаплин пишет, что

Герберт Уэллс стыдился своего простонародного происхождения. Сам

Чарли Чаплин уверяет: жизнь обитателей лондонских трущоб – это не жизнь. Ему, видите ли, ненавистна грязь рабочих кварталов, в которой прошло его детство, – Димка сплюнул на пол, – Уэллс и Чаплин может и великие, но они не люди. Людишки…

– Искусство принадлежит народу? – вопросил "Песняры" и сам же ответил. – Безусловно. Но что у нас за народ? Возьмем Шаляпина и

Анну Павлову. Федор Иванович по молодости бурлаком тянул на плече баржи по Волге, а эта… попрыгунья – дочь солдата и прачки. Мы водим вокруг них хороводы, и того не замечаем, что они забыли из какого говна вылезли. Сбежали из страны, предали Родину, наплевали на простых людей… Быдло.

В какой семье вырос Димка – с Шефом мы не интересовались. Он женат, сын заканчивает школу. Дисер у "Песняры" давно готов, но с защитой тянет. Много курит, пьет, не закусывая.

Наши дети ругаются матом… Нас самих уже не осталось…

Матушка не Чокин и о том, что главный человеку враг он сам, если и слышала, то говорила только о врагах внешних. Кто конкретно был ее врагом? Только те, кто пытался укусить ее словом. Естественно, она знала, почему стараются вывести ее из себя. Независимость мамы при том, что творилось в ее семье, вызывала у окружающих не только вопросы.

Ее есть за что и много критиковать. Однако не было ни единого случая, когда бы мама злорадствовала по случаю побочных неприятностей недруга. Она вполне удовлетворялась растерянностью противника. И когда если и говорила: "Так тебе и надо!", то только в разговорах с собственными детьми.

Она бывала разозленной, свирепой, но злобной – никогда.

Мама нехорошо говорила о дяде Абдуле, вспоминала, как он натравливал на нее мать папы.Разумеется, матушка не забыла, что сказал в 69-м на Правлении СП Духан Атилов про Ситку. Но самоубийство Ревеля она пропустила мимо ушей, ни словом не отозвалась, не сказав и обыденного: "Кудай сактасын".

Уходит в ночь отдельный

Десантный наш десятый батальон…

А пока настал черед немного рассказать о других, кроме уже известных читателю Сатка, Карашаш, Галины Васильевны Черноголовиной,

Ислама Жарылгапова, Фирюзы и тети Софьи, соседях по дому.

На первом этаже, прямо под нами, живет литератор эпического жанра

Бахадур Кульсариев с женой Балтуган и тремя сыновьями. Бахадур недоволен тем, что он лауреат Госпремии республики живет на первом этаже, а рядовому переводчику квартиру дали на втором. Недоволен и постоянно об этом жужжит. Балтуган не жужжит, она верещит, особенно когда кто-нибудь из вошедших в подъезд забудет вытереть ноги о расстеленную на входе мокрую тряпку.

Особенно выходит Балтуган из себя, когда пробирается пьяный домой