Владимир Круковер: Девять опусов о зоне

Профессор буквально взвился, нащупывая шлепанцы. Но никаких шлепанцев он не обнаружил. Более того, он не обнаружил вообще ничего: ни своей уютной спальни, ни кровати, ни прикроватного торшера. То, что обнаружили выпученные глаза профессора трудно было описать известными ему словами.

Дормидон Исаакович Брикман лежал на голых досках, застилающих третью часть маленькой мрачной комнаты. Комната эта отнюдь не была оклеена привычными обоями с фиалками. Напротив, стены комнаты были покрыты серыми нашлепками цемента и только потолок был нормально ровным. Прямо напротив профессора виднелась странная дверь с множеством заклепок, как на люке космического корабля. В верхней части двери виднелось маленькое круглое отверстие, на манер дверного глазка, а чуть ниже рамки какого-то квадратного люка, в данный момент закрытого.

Дормидон Исаакович посмотрел налево. Слева от него наличествовал спящий человек весьма непристойного вида. Лицо человека носило следы разнообразных увечий, из которых многие были совсем свежими.

Седоватая щетина добавляла отрицательных штрихов в общий портрет.

Взгляд вправо не принес облегчения. Справа находилась та же серая стена, грубо замазанная не разглаженным цементом. На небольшом участке ровной поверхности, сохранившейся там совершенно случайно, был нарисован человеческий член с ковбойской шляпой. Под нехитрым рисунком красовалась надпись: "Воткни себе в жопу."

Но настоящие потрясения были еще впереди. Шкодливая и независимая правая рука опять преподнесла профессорскому сознанию сюрприз. Она извлекла откуда-то огрызок сигареты, сунула его в рот и прикурила от спички.

Некурящий профессор приготовился закашляться. Он даже сморщился от отвращения. Но, к его несказанному изумлению, легкие сделали глубокий вдох, губы сложились в трубочку и выпустили дым. А противная прямая кишка, будто салютуя этим неправедным действиям руки, с которой она явно была в заговоре, вновь издала непривычный звук.

– Эй, не рви, дай примерить, – произнес дребезжащий голос. Этот голос, скорей всего, принадлежал неприятной личности слева.

– Закурить дай, что ли? – добавил голос.

Профессор, чисто механически, ответил:

– Простите, не курю.

И поразился звучанию своего голоса. Вместо приятного, хорошо поставленного, бархатного баритона профессорская гортань произнесла эту фразу хриплым басом.

– Ты чо, падла, чернуху гонишь! – отреагировал сосед.

И больно ткнул профессора в бок.

Профессор хотел возмутиться, позвать, в конце концов, кого-нибудь, позвонить представителям власти, наконец. Но непослушная рука заразила своей независимостью все тело. Она приподняла это тело, сгребла соседа за куртку и рубашку и сказала незнакомым голосом:

– Простите, коллега, но я же сказал вам, что не имею чести курить.

Сосед явно растерялся. Он, как кролик на удава, смотрел на профессора, на профессорский рот с дымящейся сигаретой и порывался что-то сказать, но не мог из-за зверского поведения руки, сдавившей ему горло.

Профессор напряг мозг и приказал руке прекратить насилие над личностью. Рука помедлила, но послушалась. Огромные пальцы, фиолетовые от каких-то рисунков и надписей, разжались, рука вернулась в облюбованное укрытие в паху и начала там скрестись.

И, пока профессор пытался осознать, куда делась его собственная – ухоженная, с длинными пальцами и легким нефритовым перстнем на мизинце, сосед громко кричал и ломился в дверь-люк.

Раздалось кляцканье. Дверь отворилась. Вбежавшие в комнату люди в форме и со странными резиновыми палками в руках отвлекли внимание профессора от своих конечностей. Он собрался было обратиться к этим военным товарищам с вопросом, но получил дубинкой по голове и потерял сознание.

Дормидон Исаакович проснулся, но не спешил открывать глаза. Он боялся вернуться в пучины недавнего сна, происходящего в неопрятной серой комнате с дверью-люком. Профессор пошарил рукой у изголовья, чтоб дернуть шнур торшера, но его усилия не привели к желаемому результату. Шнура не было, как не было и самой прохладной ножки светильника.

Пришлось глаза открыть. На сей раз удивленным профессорским очам явилось нечто и вовсе несообразное. Он лежал на мягком полу, напоминавшем огромный стеганый диван. Стены тоже были мягкими. В воспаленном мозгу профессора возникли смутные воспоминания о каком-то дурацком видеофильме, где герой попадает в смирительную комнату психиатрической больницы. Та комната была вся обложена подобными мягкими подушками.