Дарья Асламова - В любви, как на войне

Я почувствовала себя провинциальной простушкой, закинутой из бестолкового московского захолустья в центр мира, в гигантский водоворот, треплющий мужчин и женщин, словно сухие листья. Где мои надежды, что этот город будет лежать распростертым под женской туфелькой? Высокие, как утесы, стены небоскребов падают на меня, лихорадочная великолепная ночь, подсвеченная тысячью огней, обруцщвается ураганом красок, звуков и запахов, округ камень и сталь. Город воздвигнут решительно-упрямыми, не отягощенными сантиментами и предрассудками людьми, главной целью которых является успех. Птиц нет совсем.

Я тщетно искала голубей, пока не обнаружила их ободранные и закопченные тушки в витрине магазина. Уцелели только орлы, которые бьются в стекла небоскребов на немыслимой высоте. Последние воробьи доживают свой век в гостиницах рядом с искусственными пальмами в кадках.

Гонконг – это рай для деловых мужчин, почти противопоказанный женщинам. Нет, здесь бывают, конечно, бизнес-леди, эти пластмассовые женщины-куклы с пресной плотью и холодными улыбками. У них в жилах красная краска вместо крови. Глядя в серо-голубые льдинки их глаз, трудно представить, что кто-то может задрать им юбку. Но в целом, в барах на двадцать-тридцать мужчин всего две-три белые женщины (местные китаянки не в счет).

Все в Гонконге делается стремительно. И любовь тоже. Мужчины не желают ждать, и женщинам приходится уступать. На первом месте деньги, на втором – острая приправа в виде страсти. В жестких, словно рубленых лицах мужчин, делающих карьеру и чванящихся своими успехами, нет и намека на пощаду. Едва ли их можно застать без пиджака и с ногами на столе. Глядя на них, таких вышколенных, безупречных, озабоченных отглаженностью брючных складок и цветом своих носков, хочется незамедлительно разжать поцелуем их стиснутые губы и нарушить оскорбительную гармонию галстуков.

Дорогой отель диктует массу правил. Главное из них: вы леди и ни на минуту не забывайте об этом-Люди здесь двигаются осторожно, как будто все вокруг из фарфора. Тучные самодовольные кресла и толстые глухонемые ковры наводят на мысль об ультрареспектабельности. Столики, стулья, картины – все так и просятся в музей. Люстры – целые стеклянные дворцы из сияющих призм. Всюду бьют фонтаны, струятся искусственные водопады.

Первые два часа пребывания в отеле я была подавлена атмосферой расточительства.

Все здесь свидетельствовало о вкусе и богатстве. Я смиренно чувствовала, что я здесь не на месте, как будто в руках у меня горсть драгоценных камней, но она мне не принадлежит. Мужчины вокруг – ходячие чековые книжки. На диво сдержанны – замкнуты, наглухо запечатаны, точно джинны в бутылках. А я не знаю, как разговаривать с мужчиной, пока он не обнял меня и не поцеловал.

В девять вечера я начала готовиться к первому выходу. Я стояла в ослепительной ванной комнате из черного мрамора, золота и зеркал и с чувством наносила мазки тонального крема на лицо. Меня огорчила морщинка пустой и бесплодной досады на чистом лбу. Но не беда. При вечернем освещении она почти незаметна. Когда макияж был закончен, я удовлетворенно улыбнулась. Из зеркала на меня смотрела женщина, уверенная в себе и способная устоять против чего угодно, кроме искушения.

Накрашенные губы – как кровоточащая рана. Тело, созданное для нескончаемого любовного праздника и еще недавно томившееся на скучном супружеском ложе. (Слава богу, я не поленилась развестись!) В воздухе витает пьянящий аромат тонких духов. Длинное светло-голубое платье в белых цветах безупречно облегает фигуру и прелестно обнажает спину, а спина – не последнее мое достоинство. В юности мне не хватало свойства такого тонкого и неподражаемого, как шик. Но теперь я научилась носить Дорогостоящие туалеты как нечто само собой разумеющееся и подавать себя как главное блюдо, с должным количеством пряностей. Девчонка в восемнадцать лет – как лист зеленого салата, он и свежий, и сочный на вид, но без уксуса и соли в горло не полезет. Преснятина. Блюдо для голодных юнцов. Мужчина постарше нуждается в женщине, красивой ухоженной, холеной красотой и знающей толк в тонких и жестоких играх.

Перед уходом я подошла к окну, – точнее говоря, не к окну, а к целой стене из стекла. Вид с двадцать шестого этажа открывался просто фантастический, невероятный, устрашающе прекрасный. Ночь, как огромная бабочка, распластала свои черные крылья. Весь Гонконг лежал подо мной в бесконечной россыпи сверкающих зерен, с маху брошенных в пространство. "Да, в мое окно не поднимешься по шелковой лестнице влюбленных, – с легким вздохом подумала я. – Слишком высоко".