Ничто так не пробуждает демона независимости, как пребывание в монастыре. Мне хотелось содрать панцирь суровости и святости с этих женщин, добраться до их живой, трепешушей сердцевины, где сохранились остатки великой человеческой любви. Этот мрачный холодный дом нуждался, на мой взгляд, в тепле и свете.
Вечером третьего дня я выбралась из монастыря и вздохнула с облегчением, как будто выбралась из тюрьмы. Обитель светилась в темноте нежно и печально. Кто-то рассказывал мне, что монастырь никогда не спит. День и ночь читают монахини псалтырь, сменяя друг друга. Говорят, их молитвы нужны для спокойного сна, потому что они борются с таящимся в ночи злом.
Нет, с церковью мне не по пути. Она хочет заманить меня в мрачную ловушку смерти, пугая бренностью жизни и адом и связывая живого нормального человека по рукам и ногам своими запретами. Я найду свою дорогу к богу, но пока не знаю, какой она будет. Жизнь моего тела интересует меня куда больше, чем святые книги.
Меня снова потянуло путешествовать и видеть людей. Заинтересованная мусульманской религией, я приехала в Таджикистан. В конце мая 1992 года в этом государстве установилось затишье после странного переворота, который некоторые иностранные журналисты называли переворотом "по-восточному". Сколько было шума, сколько крови, а в результате президент Набиев остался у власти, как фигурка короля на шахматной доске, которая имеет право ходить только на одну клетку.
Королю пока объявили шах, и любая его ошибка послужит прекрасным поводом окончательно подпилить ножки трона. Такой странный компромисс, пожалуй, всех устраивал. Оппозиция выбрала роль наблюдателя. Пусть правительство национального примирения побарахтается в мутной водичке политической нестабильности, пусть докажет свою несостоятельность. Тогда на выборах оппозиция будет в полном ажуре.
Кровавые стычки в Кулябе и Курган-Тюбе пока затихли. Лето с его невыносимой жарой – самая неудачная пора для войн в Таджикистане. Обычно они разгораются осенью и весной. Но иногда летом беспредельная жестокость солнца, ослепляющая разум, порождает свирепые столкновения.
Восток – это не то место, где можно сосредоточиться на одной цели. Страсти здесь легко вспыхивают и легко угасают Душанбе – это театральная пышность природы. Душанбе – это крики, призывающие с утра пораньше к молитве. Это женщины в шароварах и ярких цветастых платьях, похожие на щебечущих райских птичек. Их так же трудно представить без одежды, как луковицу без шелухи. Душанбе – это вкус к неторопливым разговорам и созерцательному образу жизни, это всеобщая нелюбовь к передвижениям. Истинный душанбинец предпочтет трястись в автобусе или ловить такси, чем пройти десять минут пешком. Душанбе – это томные южные вечера, которым придает такую прелесть умная беседа за стаканом не очень хорошего местного коньяка, полноправными участниками дружеских встреч становятся Омар Хайям и Саади. Это склонность к пышным восточным метафорам и сравнениям. "Пусть наша рюмочка коньяка будет такой же маленькой, как слеза соловья". – "А разве соловьи плачут?" – "Соловей плачет, когда видит, что садовник, выращивающий розу, не в состоянии оценить ее прелесть". Такие беседы ведутся до бесконечности. Чем больше выпито, тем выше парит фантазия, упражняясь на соловьях и розах. Душанбе – это призрак далекого исламского фундаментализма, который пугает людей здравомыслящих и умеренных, а в особенности женщин – им вовсе не улыбается перспектива паранджи и гаремов.
Об исламе и женщинах мы беседовали с кази-калоном (титул главы мусульман) Таджикистана Ходжи Акбар Терад-жонзода. В приемной мечети какой-то парень уверял меня: "Кази – душа-человек. Простой мужик, весь нараспашку"-Спорное мнение.
Простота никак не вяжется с обликом этого красивого и дипломатичного человека.
– Мы тут помолимся немного, подождите минут пять, – любезно сказал кази. И трое присутствующих в комнате мужчин углубились в молитву, совершая обряд с той же привычностью, с какой по утрам чистят зубы.
– Господин кази, как вы относитесь к многоженству?
– Давай разберемся: многоженство не обязательно, а лишь разрешаемо. Тем более что кормить и одевать в наше время четырех жен – огромная проблема. Ведь, по правилам, каждая жена должна иметь отдельный ночлег, отдельную кухню и комнату для жилья. Это могут позволить себе только богатые люди.
Но, с другой стороны, многоженство было введено исключительно в интересах женщин. Рождаемость девочек обычно превышает рождаемость мальчиков. Кроме того, мужчин пожирают войны и революции. Что вы прикажете делать женщинам, на чью долю не хватило мужа? Погуляв и поиграв до сорока лет, женщина становится никому не нужной – без опоры и средств к существованию. А вера обязывает мужчину заботиться о своей жене, пусть старой и больной, а для нормальной жизни и потомства завести молодую жену.
Читать дальше