Дарья Асламова - Приключения дрянной девчонки

Еще более жалкое впечатление на меня произвел старинный город Торжок, издали похожий на игрушку с маковками многочисленных церквей. Вблизи убеждаешься, в каком жалком состоянии находятся чудесные старые здания. За городской монастырь, в котором раньше была тюрьма, взялись наконец реставраторы, но колючую проволоку, еще не успели. Убрать. Особенно меня поразила одна заброшенная церковь, загаженная человеческими экскрементами и дохлыми кошками.

Девочки-москвички, бывшие со мной на практике в Осташкове, воспринимали русскую провинцию с любопытством экскурсантов. Она им не грозила в будущем. А нам, общежитьевским котятам, светило впереди страшное слово-"распределение" после университета, такие города могли; стать местом нашей работы, где мы медленно и верно шли бы к творческой гибели. Для нас русская провинция была страшной реальностью.

В этих сумерках безнадежности декорации никогда не меняются, люди рождаются и умирают в полной уверенности что других декораций нет. Мужчины талантливые и неординарные воспринимаются в провинциальном омуте как чудаки, людям с творческой жилкой приклеиваются ярлыки 5 сумасшедших, женщины, обещавшие стать прелестными,! вянут, не успев расцвети. Если есть в тебе божья искра, бежать нужно из этого болота, бежать без оглядки, тоскуя по родному городу, болея и мучаясь им.

Самое тяжелое воспоминание Осташкова – кожевенным завод. Запахи разложения и гнили, запахи смерти, отврати тельные шкуры убитых животных. В этом морге передвигаются люди-автоматы, чьи реакции можно предвидеть заранее. 1 Примитивный ход их мыслей так же ясен, как если бы их 1 череп был из стекла. Пьянство, свинство, низменные утехи, у мужчин драки, у женщин – побои мужа, кухня, вопящие дети. И даже скуки не чувствуют эти мертвые индустриальные Я тени – потому что для скуки нужно воображение. Ценой короткого погружения в заводские нечистоты я поняла, насколько важно в юности быть решительным.

Но когда я устаю от дерзких странствий, мне хочется приехать в тихую деревню, где ни одно желание не распространяется дальше бутылки водки и вкусной еды, где все так просто и тихо, что, кажется, события, волнующие мир, и вовсе не существуют. Помню одну такую деревеньку Париж, чьи жители называли себя "парыжанеми". Как-то в разговоре с председателем колхоза я упомянула Мону Лизу. Председатель совершенно искренне спросил: "Это кто такая? Она в нашем колхозе работает? Что-то я ее не знаю".

В деревеньке у меня нежно плесневели мозги. Чистосердечность, радушие и доброта ее жителей почти переходили в слабоумие. Однажды, распаренная баней и чаем, я сама завела долгий разговор о щах, вареньях и соленьях, в чем ровным счетом ничего не смыслила. Я впала в блаженную прострацию, обсуждая подробности домашних заготовок. Вытащила меня из этого состояния верная Юлия со словами: "Если бы ты еще поговорила так минут пятнадцать, то превратилась бы в полную идиотку".

Провинциальность – это отметина, остающаяся на всю жизнь. Каких бы успехов ты ни добивался, внутри все равно остаются сомнения и неуверенность, а все ли ты делаешь правильно. Чем больше я добивалась успехов у мужчин, тем более я чувствовала себя вороной в павлиньих перьях, сереньким воробышком, который стремится стать многоцветным колибри. Несмотря на весь свой гонор, я в глубине души всегда оставалась легко уязвимой. Встреча с одним незаурядным человеком заставила меня остро ощутить свое социальное клеймо.

Однажды зимой я "поймала" красную машину с двумя красивыми молодыми мужчинами, один восточного типа, другой – высокий блондин, породистый, сильный, с хищным взглядом, этакая ницшеанская "белокурая бестия". Блондин назвался Петей и напросился в гости, но объявился почему-то через месяц, когда я и думать про него забыла.

Сразу было видно, что это не медяшка, а чистое серебро. 36-летний красавец в зените своей внутренней жизни, избалованный женщинами и научившийся смаковать, точно деликатес, любовь, сын академика, воспитанный в очень респектабельной, интеллигентной семье, сам большой умница, богач, владелец двух машин. Ежедневное утоление страстей обеспечивало ему полное спокойствие. Всякая женщина, даже отягощенная годами и жизненным опытом, хранит в сердце сказку о принце, который вот-вот придет, но почему-то опаздывает на годы.

Я растерялась, как девочка, под невозмутимым взглядом холодных светлых глаз моего принца, остужающих мой темперамент. Я потеряла свой эгоизм, который играет важную роль в деле покорения мужчин. Не зная, какое выбрать амплуа, я охотно поступалась своим самолюбием, лишь бы подольше быть с ним рядом. Рядом с этим чистокровкой я остро чувствовала свою беспородность, за ним стояла его среда, блистательный фон, оттеняющий его достоинства. Чувство высшей расы пропитало его плоть.