Владимир Царицын - Дерево Серафимы

– А давай, Женька, – предложил Шурик, – выпьем за нас, за нашу вечную дружбу.

За такое грех не выпить, я смочил язык водкой.

Потом мы пили за нашу службу, вспоминали, как "проливали кровь кружками". Это любимое изречение Шурика естественно не что иное, как метафора. Потом мы выпили за наши институтские годы и персонально за

Свету Наконечникову, нашу общую бывшую жену, о судьбе которой, как выяснилось, Шурик знал еще меньше моего. Потом снова стали пить за советскую армию, самую лучшую армию в мире и за нас – советских воинов запаса. Мы говорили тосты, и в них звучала искренняя гордость…

Я ведь сам пошел в армию, по собственному желанию. Мог бы сразу после школы поступить в институт, а там военная кафедра. Получил бы второе, военное образование, звание лейтенанта, и коснулась бы меня армия только заочно. Но я решил послужить простым солдатом. Очно.

Два года, как положено. Более того, боялся даже, что меня не возьмут, забракуют по каким-нибудь показателям.

Тогда, в семьдесят втором, закончив десятилетку и получив аттестат о среднем образовании, я совершенно не знал, куда отправиться за высшим, и вообще – что делать дальше. Отец предлагал в гидру, по его стопам, так сказать. На выбор было два института -

Водник и Сибстрин. Я колебался, колебался, и выбрал Водник, только потому, что он был географически ближе от моего дома. Но пошел я туда не абитуриентом, а устроился моляром в строительную бригаду.

Решил – поработаю год с небольшим и пойду на военную службу.

Отслужу, возмужаю, тогда решать буду.

– Два года потеряешь! – возмущался отец.

– Зато, два года настоящего жизненного опыта приобрету, – отвечал я. – А что лучше будет, если я один курс отучусь и брошу? Я сейчас не знаю, какую профессию получить хочу.

– А в армии узнаешь?

– В армии узнаю. И вообще: я так решил и не надо со мной спорить.

Надо отдать должное отцу, он понял, что если даже я не прав, все равно – мешать мне не надо.

За год, что я отработал в строительной бригаде Института инженеров водного транспорта, я много чему научился. Научился по настоящему курить и пить водку, научился витиевато изъясняться матом, а самое главное – узнал, что такое женщина. Первый мой сексуальный опыт с Ленкой Селезневой прошел как-то скользом, можно сказать, не было его вовсе. Я мало что запомнил тогда, еще меньше почувствовал. Правда Ленка предлагала мне повторить, даже к себе домой звала неоднократно, когда ее предков не было дома. Но нам все время что-то мешало. То мне было некогда, то Ленкины родичи внезапно приходили. А потом Ленка уехала в Томск поступать на юридический. Не знаю, получила ли она диплом юриста. Может, и получила, благодаря своему папе, в любом случае, юридические навыки мебельному бизнесу – не помеха.

А в Водном Институте, вернее, в общаге, что на Красном проспекте

(между улицами Достоевского и Писарева) была одна кастелянша

Вероника. Женщина опытная и неудовлетворенная своим мужем-алкашом.

Она меня многому интересному научила в ее кандейке на штабелях списанных матрасов.

Но в мои обязанности входило, не только бегать в магазин за водкой и трахать кастеляншу на матрасах. Приходилось и работать. Как сексуальные уроки кастелянши пригодились мне в личной жизни, так и уроки старых маляров дяди Лени и дяди Фили дали мне многое, что пригодилось в моей дальнейшей работе, в частности – в цехе реконструкции завода имени Чкалова. Работая в строительной бригаде под руководством и контролем вышеназванных дядь, я научился неплохо штукатурить, правда, небольшие участки, ровненько шпатлевать оштукатуренные поверхности, белить потолки кистью, привязанной к длинной палке, к дрючку, как эта палка называлась, и красить стены масляной краской без потеков. Еще я научился собирать и разбирать краскопульт, который постоянно ломался. А главным моим делом и очень почетным, как говорил дядя Леня, было красить Ленина, который и поныне стоит у парадного входа в главный корпус теперь уже Академии водного транспорта. Я красил его ко всем праздникам – к седьмому ноября, к первому мая и вообще – когда он потускнеет или когда его лысину засрут голуби. Я красил Ленина бронзовой краской. Отскоблив лысину от голубиного помета, проходился по ней наждачкой и красил.

Странное дело – с каждой покраской лицо Владимира Ильича становилось все добрее и добрее. Наверное, напластования бронзовой краски от раза к разу смягчали черты лица вождя. Я был горд своей работой.