Владимир Царицын - Дерево Серафимы

– Как это завтра? – не понял я. Обычно, из экспедиции Сима прилетала на два-три дня ко мне, а потом возвращалась к себе домой, в штаты. – Как это на Курилы? Ты ведь только что из экспедиции.

– Сообщили, что Колокол начинает ворчать.

– И что? Пусть себе ворчит.

– Я должна быть там.

– Ты совершенно себя не жалеешь, Сима, – возмутился я. – Ну, сколько можно мотаться по свету? Человечество все равно не спасти.

Оно само не хочет, чтобы его спасали.

– Я не спасаю человечество, – возразила Серафима, – я просто выполняю свою работу.

– А отдыхать когда?

– На том свете отдохну, – беспечно отмахнулась она.

Я тогда совершенно не придал значения этим ее словам – все так говорят, думая, что шутят.

– Ну, не злись, – сказала Сима. – Я ненадолго. Зато снова приеду к тебе не через два месяца, а недельки через две…

Я даже обрадовался, дурак. И успокоился.

– Некрасивое дерево, – сказал я Симе. – А почему на нем листьев нет?

– Листьев нет, – согласилась Серафима, – зато, оно цветет. На каждой веточке и на макушке распускается белый цветок. Но цветет оно редко – раз в сто лет.

– Ни фига себе! – присвистнул я. – А мы с тобой дождемся, когда оно зацветет? Мне кажется, ему еще расти и расти до момента цветения.

– Да, это молодое дерево, оно еще ни разу ни цвело. Ему чуть больше девяноста лет.

– Совсем молодое…, – язвительно усмехнулся я.

– Да, молодое, – споря, сказала Сима. – Есть экземпляры и тысячелетние. А этому всего ничего. Так что, если будешь ухаживать за ним так, как я тебе расскажу, обязательно увидишь, как оно цветет.

– Ты что, оставляешь его мне?

– Да, – удивленно взглянула на меня Серафима. – Я дарю это дерево тебе. Я везла его через океан и через всю Россию. Не так просто было получить разрешение, между прочим. У тебя ведь нет ни одного комнатного растения. Теперь будет.

– Напомни, как оно называется, – попросил я.

Сима повторила, и я тут же снова забыл.

– Буду называть его просто, – решил я, – дерево Серафимы.

Когда я закончил поливать дерево Серафимы, пришел Егор. Он привез из ремонта мой компьютер.

– Ну, наконец-то! – обрадовался я.

– Да понимаешь, дядь Жень, – стал оправдываться парень, словно это он был виноват в задержке, – праздники. Хотели вообще после девятого вернуть, но я настоял. Практически при мне доремонтировали.

– Спасибо, Егорка. Я без этого агрегата, как без рук. Нечем заняться совершенно. Телевизор надоел, книжку твою я прочитал.

– Теперь в Интернете висеть будешь?

– Ага, – сказал я, – буду.

В этом компьютере вся моя жизнь, вся моя странная жизнь с

Серафимой, все шестнадцать лет, исключая те дни, которые мы были рядом. Я как-то подсчитал – если сложить все дни, когда мы с Симой жили под одной крышей – получилось чуть больше полугода. Всего полгода. Но каких! Возвращаясь из своих экспедиций, в которые случались у нее по шесть раз в году, она приезжала ко мне и мы были семьей. Два или три дня, редко – больше. Первые сутки мы с Симой практически не вылезали из кровати, покидали ее только для того, чтобы покурить, попить кофе и снова в постель – любить друг друга.

До умопомрачения, до почти полного физического истощения. Но, как не хлебом единым, так и не одной только постелью счастлив человек. Нам было хорошо вдвоем, нам не нужна была никакая компания. Нам было хорошо даже помолчать вдвоем. Но молчали мы мало, мы разговаривали, ведь за два месяца разлуки накапливалось многое, о чем хотелось рассказать. Я рассказывал Симе о том, как жил без нее, о своих проблемах и неудачах, делился своей радостью от успехов, но большей радостью для меня была она, Сима, и те дни, когда я был с ней. Она тоже рассказывала мне многое о своей работе, о странах, в которых ей довелось побывать. Сима была прекрасной рассказчицей. Я очень многое узнал о мире, о котором я практически ничего не знал, разве что те крохи, которые можно было узнать из передач Юрия Сенкевича "Клуб кинопутешественников". Но в этих передачах рассказывалось только то, что было разрешено знать советскому гражданину, а Сима рассказывала все, как есть. Тратить столь драгоценное время на рестораны мы с

Симой считали расточительством, мы с большей охотой ходили в театры, в основном предпочитали "Красный факел". Зная дату ее очередного приезда, я загодя покупал билеты в театр. Репертуар "Красного факела" был нами просмотрен полностью, на некоторые спектакли ходили по нескольку раз.

Но проходили эти два-три дня, и Серафима улетала в свою Америку, чтобы снова прилететь в Новосибирск через два месяца. Я ждал ее с нетерпением, набираясь мужицких сил для новых постельных безумств.