Владимир Яременко-Толстой - Мой-мой

Боюсь, что чувства мои от созерцания накопленных-накупленных Горбуном шедевров, мне трудно будет передать здесь без резких слов. Но я как-нибудь постараюсь это сделать. Вся коллекция состоит в основном из произведений Африкана и Кибира Старцева, но есть еще и картины каких-то других мастеров, впрочем, мало чем от картин Африкана и Старцева отличных.

– А это вот – работа Олега Зайки, – объясняет нам тетенька.

"А это еще кто такой?" – спрашиваю себя я, – "Какой-то Олег Зайка, ну надо же, хуй ему в задницу! Зачем он-то здесь нужен? Или Горбун наивно полагает, что это полотно Зайки, на котором тот написал маслом две зеленые елки на красном фоне, будет стоить через много лет так же дорого, как и работы Малевича?"

Но, если работа Зайки в хранилище только одна, то работ Африкана чрезвычайно много. Сляпаны они левой ногой, да и как еще они могут быть сделаны гопником от искусства, допущенным Горбуном в недра Русского музея?

Однако, это еще полпроблемы… Ладно – ошибся и накупил. Но как их теперь из музейного хранилища убрать? Это же сложнее сложного! С этим придется кому-то разбираться.

Из музея мы выходим не через корпус Бенуа, а через главный вход, там нас поджидают Сергей и художник Будилов. Мы забираем их с нами и отправляемся на Миллионную – смотреть выставочные пространства Мраморного дворца, где еще недавно размещался музей Революции и во дворе стоял броневик Ленина, на котором тот ездил за деньгами в занятый революционными солдатами и матросами Центральный Имперский Банк, в помещении которого расположился теперь Финансово-Экономический университет. А на месте броневика располагается сейчас конная статуя Александра Третьего, стоявшая прежде на площади перед Московским вокзалом, бывшим Николаевским. Все смешалось в этом городе и уже мало кто знает и понимает, что здесь зачем, и к чему.

На заснеженной площади перед отреставрированной табачным концерном решеткой, не успев еще отойти далеко, мы замечаем садящуюся в свой автомобиль Нану. Нана тоже нас замечает и вылезает обратно, машет, делая знаки подождать. Мы останавливаемся и ждем, пока она к нам подойдет.

– Володя, – говорит она, – хорошо, что я вас снова увидела. Вот тебе телефон Наташи Штремер, она была вчера на лекции. Позвони ей, она говорила с проректором Академии Художеств, они хотят пригласить твоего друга Хайдольфа читать осенью лекции для студентов-архитекторов. Ну, всего доброго, я спешу!

Я благодарно целую ее в лоб и говорю Хайдольфу:

– Поздравляю, тебя собираются пригласить преподавать в Академию

Художеств! Вот телефон, я должен им перезвонить и дать твой ответ.

– Я согласен, – говорит Хайдольф. – Давай сядем в кафе, и отзвонимся с моего мобильного телефона. Ты знаешь здесь что-нибудь по близости?

– По пути к Мраморному дворцу есть что-то на Миллионной.

На Миллионной мы забиваемся в тесное полуподвальное кафе "Трюм", и я звоню Наташе Штремер.

– Замечательно, – обрадовано трещит она в трубку, – вы не могли бы перезвонить сейчас Борису Ивановичу Кахну, он – проректор по научной работе. Запишите его телефон. Звоните, он в курсе.

Я перезваниваю Кахну и подтверждаю готовность Хайдольфа. Принципиальная договоренность достигнута. Мы уславливаемся созвониться позже, чтобы согласовать детали и сроки. Выпив и перекусив, приходим в Мраморный дворец. Я нахожу коменданта и требую планы, козыряя страшным именем Горбуна. Нам услужливо показывают выставочные пространства, в настоящий момент пустующие, и даже находят планы, на которые я, честно говоря, даже не рассчитывал.

Памятник Александру Третьему залеплен хлопьями мокрого снега. Кристина фотографирует его и нас. Затем мы идем к Троицкому мосту, чтобы посмотреть на Неву. Лед тронулся. Грязные желтые льдины беспорядочно несутся в Финский залив, сталкиваясь и дробясь. Рядом – ажурная ограда летнего сада, с дощатыми домиками, укрывающими на зимний период статуи. Все эти домики разнобокие и неуклюжие, с дверцами под навесными замками, как две капли воды похожи на дачные туалеты. В вихре густого снега это зрелище являет собой потрясающую по своей силе сюрреалистическую картину.

– Что это? – озадаченно спрашивает меня Хайдольф.

– Это Клогатен, – серьезно отвечаю я.

– Толстой, ты меня разыгрываешь. Это действительно похоже на сад туалетов, но я знаю, что этого просто не может быть в центре такого роскошного европейского города!