Гюнтер Гейгер - Улица Марата

Позже, оправдываясь, она рассказала, что это был ее прежний квартирант, который теперь наведывался изредка в гости. Ее квартира была излюбленным местом тусовки различных уродов. Ночью здесь побывала и Вельма Кишлер — жилище австрийской переводчицы находилась поблизости. Вельма была высокой студенткой лет 27-ми. Вольф привел ее, когда бегал за водкой. Позже он спросил ее, не хочет ли она с ним перепихнуться, но она его отшила.

После аморального поступка гиены у меня появилось моральное право пристать к Ольге. При другом раскладе я бы не решился на это.

— Ольга! Где Ольга? — спросил я у Наташи.

— By my mother, — ответила по-английски та.

Я нашел Ольгу, лежащей на раскладушке в комнате умирающей Варвары, и прилег к ней. Слабый свет ночника зловеще освещал морщинистое лицо старой карги — она курила папиросу и что-то бормотала себе под нос. Потом она стала звать Наташу:

— Наташа! Наташа! Наташа!

Вскоре появилась Наташа. Они долго о чем-то пиздели. Я уже потерял чувство времени. Я обхватил Ольгу рукой и вслушивался в пиздеж Наташи. Я ничего не понимал. Наверное, это были слова любви и утешения. Чем больше становилось этих слов, тем больше мне хотелось ебаться. Как только Наташа вышла, старуха умолкла. Я надеялся, что она умерла или, по крайней мере, уснула.

Я притиснулся к Ольге плотнее, жалобно скрипя прогнувшейся под нами раскладушкой. Под полувером я нащупал ее плоскую грудь. Она была едва ощутимой. Содрав с нее свитер, я покусывал ее соски. Она застонала.

Тогда я запустил ей руку в штаны. Я раздвинул пизду и поковырял в ней пальцем. Здесь была жизнь, а рядом была смерть. Но дальше дело не пошло, поскольку у меня не стоял. Мы выпили слишком много, любовь пришлось отложить.

Во дворе Пушкинской шарился полосатый кошак. Вольф забрал его в наше промозглое ателье. Он дал ему поесть и попить. Мы назвали его — Пушкин. Художники из соседней мастерской чуть было не обоссались от смеха, когда услышали это имя.

В один из вечеров к нам зашел русский матрос, плававший на немецком корабле — близкий друг отсутствовавшего немца. Он стал втирать нам о море, о свободе и о игре на гитаре. У него все было заебись. Потом он ушел.

Художников на Пушкинской ожидала свирепая зима. Мы замерзали в своих помещениях. Я провел очередную страшную ночь на двери. Постоянная смена положений тела ничего не давала. Тонкий спальный мешок не грел. Мой хронический понос вынуждал меня часто вставать. По крайней мере, у нас был электрический свет, без которого было бы совсем тоскливо.

Наташа после визита в наше логово предложила переехать к ней. Вольф отказался, объяснив, что ему здесь нравится. Творческая атмосфера Пушкинской его вставляла, он ничего не хотел менять. Я же был согласен, это обещало мне возможность вновь встретиться с Ольгой, если та зайдет в гости. Но мне не хотелось бросать Вольфа, ведь у нас с ним было общее дело.

Я наполнил ведро водой, чтобы смыть какашки. С недавних пор у меня в дерьме появились маленькие белые червячки, и с каждым днем их становилось все больше. Однако больным я себя не чувствовал, постоянное сранье очищало мой организм. Я был всегда готов, словно советский пионер. Я срал, а значит я жил. Это было главным доказательством моего существования.

Ольге и Наташе я подарил по кассете с австрийской народной музыкой. Наташа организовала мне свидание с Ольгой у себя в квартире.

— Одиннадцать утра? — предложила она.

— ОК, — согласился я.

Проснувшись пораньше, я отправился в туалет и как следует просрался. Затем я пошел в кухню. На стенах висели работы немца. Наверное, он съебал отсюда из-за наступления холодов. Впервые за все путешествие я почистил зубы. Затем пожевал кусок черствого хлеба и проглотил минеральной воды.

Я пообещал Вольфу вернуться к семи вечера. У нас на двоих был всего один ключ. По дороге на улицу Марата я закинулся чашкой кофе, затем купил еще пачку кофейных зерен и похуярил к Наташе. Ольги еще не было. В Наташиных комнатах было много всяких бесполезных вещей. Главным образом — фотографии ее предков. На тумбочке, накрытой кружевным полотенцем, стояла икона.

Наташа рассказала о своем дедушке, который был ученым-генетиком, и которого репрессировали при Сталине. Он сгинул в ГУЛАГе. Я понимал не все. Но история была любопытной, поэтому я решил попросить Вельму, чтобы она ее записала. Наконец явилась Ольга. Она была взволнована, утверждая, что к ней подкрался пиздец. Она не могла оформить себе выезд заграницу, поскольку у нее пизданули сумочку с документами. Кроме того, ее хуйнули с работы. Теперь у нее ничего не было. Правда, через три недели ей должны были выдать диплом.