Ирина Муравьева - Весенний день, тринадцатое мая

Через час в самолете погасили свет, и Николай Арнольдович закрыл глаза, твердо намереваясь заснуть.

— Икскьюз ми, [2] Excuse me — простите (англ.) . — громко сказал сосед. — Как лайт [3] Light — свет (англ.) . вам? О’кей?

— Пожалуйста, — сквозь зубы ответил по-русски Николай Арнольдович.

Рогожин так и подскочил:

— Эк! Русский! А я-то уж думал, что американ!

— Я русский только по происхождению, — сухо объяснил Николай Арнольдович.

Черные глаза соседа бешено и весело загорелись:

— И как же? С нацистами вместе?

— Нет. Раньше. От большевиков, — неприязненно ответил Николай Арнольдович, злясь, что его насильно втягивают в разговор.

— А, это годится, — успокоился Рогожин. Глаза его погасли. — Я тем бы, которые щас уезжают, тем ноги бы всем обломал!

Николай Арнольдович приподнял брови:

— За что? Чем они вам не угодили?

— А тем, что одна вот такая, из этих, мне дочку взяла увезла! Сюда, к вам, тут, в Штаты!

— Чью дочку взяла увезла? — невольно повторил Николай Арнольдович.

— Мою. Чью еще? Нашу дочку. С евреем связалась, и все. Отвалила.

Николай Арнольдович делано зевнул, но Рогожин словно бы и не заметил.

— Приятно знакомиться, — сказал он и, заскрипев кожаным пиджаком, развернулся к Николаю Арнольдовичу всем своим крепким, коротеньким телом. — Я Велешов Гена, Геннадий.

— Брюллов, Николай, профессор русской литературы, — пробормотал Николай Арнольдович.

— А я бизнесмен, — засмеялся Велешов. — Из Томска. Торгую лесами. Бывали у нас-то, в Сибири?

— Нет, мне не случалось.

— А вы приезжайте! У нас все путем там, не то что в столицах. Народ у нас крепкий, с деньгами, веселый. Вот я, например: дом в городе, дача, машины. Три штуки. Люблю, не скрываю. Чем плохо? Прислуга, шофер, повариха. Короче, живем — не зеваем! Не будь я таким мудаком, так бы… — Он вдруг искривился и скрипнул зубами. — А я вот мудак! За то и плачу вот, что все по-мудацки!

Николай Арнольдович слегка сморщился:

— Ну, что вы заладили! Всяко бывает…

— Бывает-то всяко, да вот не со всеми! — живо откликнулся Велешов. — Женился я, вот что! Приехал в Москву, там дружки, трали-вали. Один говорит: «Хочешь, телку подброшу? Хорошая телка! Не блядь, а актриса. В театр с ней сходишь, культурно, прилично…» Ну, я рот раззявил! Привел он мне телку. Ну, просто хоть падай! Что руки, что ноги. А сиськи — вот так! Пятый номер! И я, блин, присох! Короче, влюбился, и все, и с концами! Да взял и женился. А что? Нет мозгов-то!

— Женились, а дальше? — слегка заинтересовался Николай Арнольдович. И спать не хотелось совсем, совершенно.

— Ну вот. Я женился. В Италию с ней маханул, на Ривьеру. Гуляли шикарно. Потратился. Ладно. Не жалко, еще заработаю. В Томске морозы. Купил ей две шубы. Такие, что… Ладно! Живет королевой. Потом смотрим, пузо. Я рад. Думал: парень. А вышла девчонка. Ну ладно, девчонка. По мне, пусть девчонка, была бы здорова. Смотрю: заскучала. Моя-то, принцесса. Забот никаких же! Кормить — не кормила, вставать — не вставала! Зачем ей? Две няньки, курорт, трали-вали… Потом говорит: «Не могу без театра. Погибну без сцены, и все. Погибаю».

Ну, я-то, мудило, ее пожалел. Думал: ладно! Возьмем режиссера, пусть ставят, играют. И выписал сволочь одну, режиссера! Он там-то, в Москве-то, протягивал ножки! А тут я — квартиру, блин, деньги, зарплату! Чем плохо-то, правда? Спектакль поставили. «Даму с собачкой». Гастроли устроили. Ну, покатались! За все ведь заплачено, в ус-то не дуют! Моя вся сияет: театр! Театр! А мне режиссер говорит: «Слушай, Гена, ведь мы и в Америчку можем! Ребята помогут. Так многие ездят сейчас, это просто. Еще заработаем бабки, не думай». Ну думаю: ладно. Чем черт-то не шутит? Купил им билеты, гостиницу. Ладно. Уехали, значит. А там она, сука, в Америчке вашей… — Опять он неожиданно замолчал и заскрипел зубами. — А там она, блядь, под другого легла!

Николай Арнольдович вздрогнул от его сорвавшегося, тонкого, как проволока, голоса.

— Приехала и говорит: «Отпусти!» — «Вали, — говорю, — пока добрый!»

Развод сразу дал, развели. Она — хоп! — и в Москву! И с ребенком, конечно. А там расписались. Он тоже в Москве, что ли, был, я не знаю… Ну, и…

— Что? — спросил Николай Арнольдович, чувствуя, что сейчас-то и начнется самое главное.

— Отдал ей ребенка. Бумагу. Все, как полагается, все по закону. Короче, претензий нет, вывозите! Не жалко, хоть в Африку! Я вам не возражаю. Уехали. Ладно. Живу — не тужу. Телок тоже хватает. На то они — телки. Вы как? Вы согласны?