Сергей Юрский - Выскочивший из круга

3. В доме стихло. Зухра приладила мне наушники, они были большие и теплые. Щелчок, и в уши потекла такая вязкая, плывущая музыка. Какой-то особый женский голос, и мужской хор, и большой оркестр. И все это с каким-то широким дальним свистом. Глаза у меня стали сами собой закрываться, а она сильными пальцами раздвинула мне челюсти и нацепила на нижние зубы какую-то штуковину. Довольно большую, но не противную. Мятный такой привкус и немного, вроде, апельсин. Потом опять щелкнуло и загудело. У меня во рту из нижней челюсти в верхнюю ударил такой упругий, широкий фонтан. Вся голова мелко-мелко затряслась. В это время в ушах наддал оркестр и загудели саксофоны. А голос продолжал петь, и подыгрывала ему, вроде, гавайская гитара. И я отключился.

Когда все кончилось и она сняла наушники, я сидел как одурелый. На Зухре были плотные белые перчатки, и она держала в руках непонятной формы штуку с отпечатками моих зубов. Она ее завернула в тряпку, потом еще в другую тряпку, обмотала клейкой лентой и уложила в металлическую коробку.

“Зухра, это вы что пакуете? Грехи мои, что ли?” – я хотел пошутить, но губы не слушались и были как после наркоза.

Зухра быстро складывала в коробки пустые пробирки, пачки, сворачивала шланги. И при этом говорила: “Если вы “Драгун” читаете, обязательно посмотрите мартовский номер. Он уже вышел. Там интересный материал”.

Я смотрел, как она работает. Она была вся плоская, узкобедрая. Вообще говоря, не мой размер, но движения у нее какие-то особенные, и потом у меня было такое новое состояние, и музыка в ушах даже без наушников как будто продолжалась. Казалось, что эта музыка идет теперь из ее движений, из ее рук. Хотелось, чтобы она долго так собиралась, а я бы сидел и смотрел на нее.

“Вы пересядьте”, – сказала Зухра.

Я медленно поднялся, и она ловко сложила этот шезлонг.

“Это оставьте, – сказал я про пустые коробки, – я потом выброшу”.

“Нет, нет. Я все увожу с собой”.

Она сказала это твердо и не глядя на меня. Она снимала перчатки. Я понял, что спорить не надо. Мы взяли вещи и пошли на выход. Дом как вымер. Никого не видно, и ничего не слышно. Но у меня и мысли не было – где они, чего они? Наступило какое-то приятное безразличие. Пусть делают что хотят. А-а! Шлаки-то, наверное, вышли маленько, подумал я. Пока шли к машине, все ждал, что она спросит: ну, как вам? Какие ощущения? Понравилось? Будем продолжать? Но она молчала. Шла, стуча каблуками по плитке, и смотрела мимо меня. И я почувствовал ее уверенность. Она как бы знала, что понравилась и что будем продолжать. Сильная девица…

Она закрыла багажник и протянула мне руку: “В среду тоже в девять?”

“Давайте в девять… а хотите, позже…”

“Нет, лучше всегда в одно и то же время”.

Она села за руль и включила мотор. Зажглись эти особенные глазастые фары. Деревья стояли, не шевелясь, ветра не было. И совсем круглая луна блестела над ними.

“До свидания”, – сказала она.

“Ага, до среды… А вы, Зухра, замужем, если не секрет?”

“Нет, нет, – быстро сказала она. Я – нет. Я живу с подругой”.

“А-аа, в смысле…” – я не договорил.

Машина тронулась и выехала в ворота. Я нажал на кнопку. Ворота стали закрываться.

Киру Гурецкую я лишил надбавок на два месяца, а Максима Горелика я уволил. Мало того, я позвонил Айвазяну в Адлер и предупредил, что, если он приголубит Горелика у себя, я выну свою долю из всех наших общих дел. И я прав, иначе нельзя было. Горелик обнаглел. Он приволок мне эту затею с “Чайным листом”. Я ему сразу сказал: “Мелочь. Занимайся металлом”, а он: “Не мелочь, там готовая сетка, накрывает целый европейский коридор от Дании до Италии”. Я спросил “Сколько?” Он назвал деньги. Толстые деньги. Я говорю: “За что так много?”. Он говорит: “Перспектива. Готовая сетка. Все накинуто, только дернуть”. Я сказал: “Дергай, просвети Киру, пусть посчитает и мне покажет. Но я если беру, то беру целиком, по полной, понял?” И тут он мне ввернул этого Айвазяна – дескать, без него нельзя, но он сильно поможет. Я сказал: “Посмотрим”.

Короче, Гурецкая дала добро, я поглядел, проверил и купил этот “Чайный лист INC”. Рыбешка мелкая, но ее много. Очень много. И будет еще больше. Треть Европы в доле. Наделали десяток дочерних ответвлений. И всю черноморскую дочку от Анапы до Сухуми я дал в управление Горелику, Айвазян – генеральный менеджер. Но я же им заранее сказал – ЭТО МОЕ. Вы управляйте, но ЭТО МОЕ. Ясно? А они там стали поверх накладывать свою схему. Как это? Ё-моё, Горелик забыл, что я его в рваных штанах взял к себе. Он только помнил, что мы в восьмом классе вместе учились. Но это был восьмой класс, а теперь я уже в сто тридцать восьмом. И разных гореликов я вижу на раз! Теперь не только у Айвазяна, я его везде достану.