Анна Гавальда - 35 кило надежды

Короче, в доме опять скандал. Скандалище. Слезы, вопли и сопли рекой.

И как итог — пансион.

Проругавшись целый вечер, мои родители по обоюдному согласию решили отправить меня в пансион. Супер.

Всю ночь я стискивал зубы.

Назавтра была среда. Я пошел к бабушке и деду. Бабушка пожарила молодую картошку, как я люблю, а дед Леон все хотел мне что-то сказать и не решался. Обстановочка была как на похоронах. После кофе мы пошли к нему в закуток. Дед сунул в рот сигарету, но не зажег.

— Я бросаю, — сказал он. — Не ради своего здоровья, сам понимаешь, токмо ради моей зануды жены…

Я улыбнулся.

Потом дед попросил меня помочь ему привинтить петли к дверцам; и вот тогда-то, когда у меня наконец были заняты руки и голова, он заговорил со мной, мягко так, ласково:

— Грегуар?

— Да.

— Тебя, я слышал, в пансион отправляют?

— …

— Тебе не хочется?

— …

Я молчал. Не хотел распускать нюни, как в тот раз, не маленький уже.

Он забрал из моих рук створку, которую я держал, отложил ее в сторонку и взял меня за подбородок, чтобы я посмотрел на него.

— Послушай меня, Тотоша, послушай хорошенько. Я ведь знаю больше, чем ты думаешь. Я знаю, как ты ненавидишь школу, и, что творится у тебя дома, тоже знаю. То есть не то чтобы знаю, но догадываюсь. Я имею в виду твоих родителей… Представляю, каково тебе приходится…

Я кусал губы.

— Грегуар, поверь, я хочу тебе добра, это ведь была моя идея с пансионом, это я заронил ее в голову твоей мамы… Не смотри на меня так. Для тебя же будет лучше на время уехать, развеяться, увидеть что-то новое. А то родители тебе совсем дышать не дают. Ты их единственный сын, все, что у них в жизни есть, свет в окошке. Они сами не понимают, как сильно тебе вредят тем, что слишком многого от тебя ждут. Нет, не понимают. И думаю, все еще сложнее… Им бы сначала собственные проблемы решить, прежде чем на тебя набрасываться. Я… Ох, нет, Грегуар, вот этого не надо! Не надо, малыш, я не хотел тебя огорчать, я только хотел, чтобы ты… Да что же это такое, черт возьми! Я даже не могу посадить тебя на колени, такого большого! Постой, убери-ка руки, давай я сам сяду к тебе на колени… Ну не надо, не плачь. А то я сам заплачу…

— Я не плачу, дедушка, это просто вода выливается…

— Ах ты, мой малыш, мой большой малыш… Ну все, все. Успокойся, давай успокоимся. Надо закончить этот шкафчик для Жозефа, мы же хотим отведать деликатесов… На, держи отвертку.

Я высморкался в рукав.

А потом, после долгого молчания, когда я уже привинчивал вторую дверцу, дед добавил:

— И вот еще что, последнее, больше я с тобой об этом говорить не буду. Это очень важно, что я хочу тебе сказать,… Я хочу тебе сказать, что цапаются-то твои родители не из-за тебя, нет. Дело в них самих и только в них. Ты не виноват, ты тут ни при чем, слышишь? Совершенно ни при чем. Скажу тебе больше: даже будь ты круглым отличником и первым учеником в классе, они все равно бы цапались. Им только пришлось бы найти другой повод, вот и все.

Я ничего не ответил. Взял кисточку и нанес первый слой лака на Жозефов шкафчик.

Когда я пришел домой, родители сидели, обложившись проспектами, и что-то подсчитывали на машинке. Если бы в жизни было как в комиксах, я увидел бы над их головами клубы черного дыма. Я выдавил из себя «Здрасьте» и хотел прошмыгнуть в свою комнату, но меня остановили:

— Грегуар, поди сюда.

По голосу я понял, что отец не расположен шутить.

— Сядь.

Я сел, думая, под каким соусом меня на этот раз будут есть…

— Как ты знаешь, мы с мамой решили отправить тебя в пансион.

Я опустил глаза. В голове мелькнуло: «В кои-то веки вы хоть в чем-то согласны! Наконец-то. Жаль только, что в этом, могли бы придумать что-нибудь получше…»

— Я понимаю, тебя эта идея не вдохновляет, но вопрос не обсуждается. Мы зашли в тупик. Ты бьешь баклуши, тебя исключили из школы, тебя никуда не принимают, а муниципальный коллеж — не вариант. Выбирать не приходится… Но ты вряд ли знаешь, как дорого это стоит. Ты должен понимать, что нам придется напрячься ради тебя, очень сильно напрячься…

Я усмехнулся про себя: «О что вы… не стоит! Вот спасибо-то! Спасибо, Ваша щедрость. Вы так добры. Позвольте, Ваша щедрость, припасть к вашим ногам!»

А отец продолжал: