Алексей Колышевский: Фендер-Бендер

Это показалось ему вдруг очень забавным, и во второй раз он ощутил именно сладострастие, разглядывая людей каким-то новым для себя взглядом. Ему хотелось сказать что-то вон о том толстяке одних с ним примерно лет, с курчавыми жесткими волосами и в обтягивающей его плюшевомишкообразную фигуру рубашке. Ему казалось очень важным не пропустить ни малейшего штриха в облике брюнетки с неестественно большими ресницами и наклеенной на верхней губе мушкой. То, как она одета (в кофту с рукавами-фонариками), ее худые, какие-то плоские и обтекаемые, словно весельные лопасти, руки. И то, наконец, как держала она этими руками всякие предметы, беря со стола то нож, то салфетку. И были вокруг еще и еще люди, и то, что всегда казалось ему однородным и колышущимся, словно перед потерявшим очки бедолагой, миром, теперь превратилось в разноцветную карту стран, каждой из которых был его сосед или соседка в рамках собственных границ. Кто-то напоминал крошечную Бельгию, кто-то со снисходительной значительностью мог претендовать на Бразилию или Аргентину, кто-то был небольшой, но вполне самодостаточной Францией, кто-то узкой прибрежной полосой Чили – страны, состоящей из берега океана. Испугавшись, что все забудется, лишь только он выйдет за порог, он спросил авторучку и бумаги, и ему принесли, снисходительно осведомившись, не собирается ли он писать стихи.

– Нет, нет, что вы! – вспылил он и сделался немного горячим. – Просто мне нужно тут кое-что, я вспомнил по работе.

И, законспирировав таким образом свое намерение, принялся за дело, исписав каждую принесенную страницу с двух сторон, да так быстро, что даже заныла рука. Лишь только он закончил, как место стало его тяготить, он быстро расплатился за свой кофе и вышел, на ходу заталкивая свои листки в портфель. Дома он уселся было перед телевизором и даже задремал, а когда проснулся, то увидел, что все передачи давно кончились и вместо изображения лишь серая однообразная кашица. Тогда он вышел на кухню и открыл окно.

За «проездом», за тополями, притаилась железная дорога, о существовании которой он никогда не вспоминал, а сейчас с удивлением услышал присвист тепловоза, мягкое постукивание колесных пар, подумал о прожитом дне, выделив его из череды предшественников за то, что день подарил ему строчку и – ну разумеется, как он мог позабыть! – его листки с портетами людей из пивной. И спустя минуту он уже сидел, разложив перед собой свои записи, радуясь, что он так подробно, так по-свойски, с одному ему понятными сокращениями описал и толстяка, и брюнетку, и пару молодоженов, отмечавших покупку новой кровати, и каких-то строителей, тяжело, словно кувалдой, забивающих сваи матерных слов в частые промежутки своей речи. Перечитав все, он еще некоторое время оставался неподвижен, размышляя и прислушиваясь к чему-то новому внутри себя. Строчка продолжала властвовать над ним, разрастаясь и принимая форму, готовясь явить свой подлинный смысл, который был ему приятен, и он ждал его, с нетерпением желая сорвать покров с этого нового самого себя, скрытого пока под пеленой. Одна страница оказалась пустой, и он вывел вверху: «Пивная», затем чуть помедлил и, переведя дух, подписал под названием: «Рассказ».

Для «Пивной» ему понадобилось не то десять, не то двенадцать страниц. Маленький серый автомобиль корчился от счастья в руках знакомого автослесаря, и утром, по дороге на работу, он, стоя в троллейбусе, читал написанное за ночь. Ехать ему было до конечной остановки, и в середине пути освободилось одно место, прямо перед ним, и он сел. Попутчик его, отчаявшись смотреть в окно, сперва скуки ради, а потом с нарастающим интересом стал заглядывать в читаемое соседом и, разбирая почерк, щурясь и шевеля губами, дошел до какого-то особенно смешного места, не выдержал и громко расхохотался. Он отвлекся от чтения и с вопросом поглядел на своего довольного попутчика, а тот, продолжая хихикать, спросил, что такое он читает. «Да так, один приятель написал и дал вот, чтобы я оценил». – «Так скажи своему приятелю, что он талант. Смешно прямо до слез, настроение с утра поднял», – и довольный попутчик теперь уже не украдкой, а на совершенно законных основаниях дочитал рассказ до конца и еще несколько раз громко похвалил его.

Придя в свою контору, он, окрыленный похвалой случайного человека, составил портреты на своих сослуживцев, дома, под редкие звуки ночной железной дороги, написал еще один рассказ и с тех пор почти каждый день стал делать это, возведя свое увлечение в привычку и даже в ритуал.

Читать дальше