Василий Ершов - Страх полета

- Ну. Еще супер-джет этот... Назвать по-человечески не могли.

- Ага. Супер-пупер. С "Боинга" содрали. Нам не впервой: вспомни, как после войны Туполев свой Ту-4 изобрел. Содрал один к одному с ихней летающей крепости.

- А теперь все Европе задницу лижем. Может, тугриков подкинет.

- Губу раскатал. Самим зарабатывать надо.

- Зачем? Нефти, газа полно, трубы открыты - налетай, подешевело!

- Перекрыть бы им крантик... у нас уже бензин дороже, чем во всем мире.

- Не знаю, как с бензином, а уж керосин-то точно дороже.

- Это ж надо: на нефти сидим, а бензин все дорожает.

- А с ним - вся жизнь дорожает, инфляция...

- Прямо как в Эмиратах... Ну, дураки...

К кому относилось это искреннее "дураки", выяснять не стали.

Дальше разговор повернули на роль государства, на полное непонимание проблем авиации на самом верху:

- Им там интересно только вооружение - боевые самолеты, штуками, на продажу. Да и то: авиапром работал семьдесят лет только на армию; так и не научились делать что-то приемлемое для мирной жизни, все - объедки от военных. Плачутся конструкторские бюро: нет денег, кадры разбегаются, государство не заботится... дай! Дай и дай. Дай - тогда, мол, мы, старики, передадим опыт молодым, и они что-то там придумают современное. - Капитан покачал головой, как о давно решенном: - Нет, нам уже никогда их не догнать!

- Ага, дай. "Боингу" вон никто ничего не давал - сами заработали, в жесточайшей конкуренции, и добились качества.

- Ну, насчет качества не знаю. Я на нем не летал и качества не оценивал. Пилоты вон, особенно молодые, которые летали, в общем, хвалят: говорят, заточен под летчика... Но - соковыжималка...

- А у нас все кабины - военные: шуму много, толку мало; терпи, долетишь - отдохнешь. Тоже соковыжималка.

- Позавчера форточка весь полет выла, закрывался детским матрасиком, потом голова как котел... И сейчас еще чуть, - Климов потер виски. - Или это на погоду... Стареем, Петя.

- Форточка - хрен с ней. Летали в свое время и на открытом По-2. Мы все вытерпим. Тут душа болит: такая огромная, самостоятельная, ни от кого не зависящая авиация, такой опыт за семьдесят лет, такие рекорды, кадры опытнейшие, - кому все это теперь нужно...

- Кому, кому. Им вон, - Климов кивнул в сторону спящего второго пилота.

- Оно им надо? Да они спят и видят этот... стеклянный кокпит. Инглиш зубрят.

Разговор становился все громче, переходя в привычный, чуть ворчливый стариковский спор. И главным в этом споре было понимание того, что, как ни прискорбно, как ни жалко, а никуда не денешься: жизнь нашей гражданской авиации, в общем, не удалась. Не претворилась, так сказать, в детях.

- Это как в иной семье: вроде все внешне как у других, а внутри семьи зреют и зреют противоречия, дети убегают от них, семья разваливается, и к старости становится ясно, что - нет, не удалась жизнь. Не удалась... а жить надо. - У терпеливого Петра Степаныча был немалый опыт в этой части, но, по молчаливому согласию, такие темы в экипаже не обсуждались.

- Жизнь не удалась потому, что мы всегда на задворках у военных. Лампасы командуют небом. Да и у них, что ли, так уж удалась? - Климов вспомнил лицо своего военного друга и крякнул.

- Да уж. - Бортинженер, заскрипев пружинами койки, повернулся лицом к командиру. - Невооруженным взглядом ясно видно, что у красноармейцев дела тоже идут к нулю. Эти, горластые... демократы, мать бы их... в своем стремлении угодить той холеной Европе, Америке, бросились чуть не брататься... Аж заспотыкались! С бывшим потенциальным противником! Ах, нам нечего делить! Ах, нам надо дружить! Ах, мы такие же, как все! Мы постараемся, мы научимся, только простите нас, обдуренных большевизмом! Пустите нас в свою цивилизацию! В свое НАТО! Ах, ах!

- Задружился... больной лев с тигром. Только тигр тот, никого не спрашивая и ни на кого не оглядываясь, наводит свои порядки, где хочет. Хозяин! А считаются в этом мире только с силой. Нас вон почему боятся? Потому что - атомная дубина. Ржавая только. А наши правители...

Разговор, перешедший на накатанные до блеска рельсы, увядал.

- У всех беда, Петрович: и у летчиков, и у моряков... Кругом развал, - резюмировал Сергеев и замолк.

Климов тоже замолчал, лег на спину, подложил руки под голову и задумался, глядя в потрескавшийся потолок, из щелей которого высовывались тараканьи усы.

У Климова был сосед, списанный военный летчик, бывший командир бомбардировщика, такой же старый и такой же неравнодушный к тому, что творилось нынче в авиации. Они дружили и частенько спорили за бутылкой.