Илья Кормильцев - Собрание сочинений. Том 2. Проза

Трагическая Севина гибель произвела большое впечатление на наших родителей, и катание на тележках стало абсолютным табу. Правда, мы тайком продолжали кататься по ночам, причем с большим рвением и ставя в качестве задачи именно выезд на проезжую часть. Интересно, что в случае с тележками Севин пример оказал на нас прямо противоположное воздействие. Он словно задал нам схему новой мистерии совсем другого рода, в которой одинокий герой, юный Беовульф, сам идет навстречу своей возможной гибели, окунаясь в темные воды своей судьбы, просвечиваемые лишь хищными фарами глаз подводной нечисти, собравшейся на пир в подводном дворце Грендля.

И когда я вспоминаю наше катание на тележках, Сева перестает казаться мне Зигфридом, эйдосом фюрера, генератором вселенского зла. Мне сдается, что задача его была намного сложнее, как у всякого соблазнителя — не только показать исчерпанность старой игры, но и привести к новой, запретной и коварной. И, как и всякому соблазнителю, ему пришлось быть совершенным и в той, и в другой игре, иначе он не смог бы наглядно продемонстрировать их пределы, их тайные цели: бунт как изнанку любой предопределенности в первом случае и смерть как вершину любой свободы во втором.

И когда я думаю об этом, нордический облик Севы мне кажется исполненным совсем другого смысла — это уже Локи, хитрый Локи, вечно строящий богам всяческие каверзы, вечно открывающий людям то, что им бы не следовало знать, — например, сладость и непредсказуемость свободного полета. Локи, который, вопреки воле асов, оделил выточенные ими деревянные фигурки свободной волей и сделал эти деревяшки людьми.

Но кем бы ни был Сева, чьим бы орудием ни являлся, все мы должны быть ему благодарны: он познакомил нас с принципом индивидуального катания на молочных тележках с закрытыми глазами и широко раскинутыми руками и разуверил в необходимости каждодневного взятия Рейхстага Красной армией.

Он возвращался домой по узенькой асфальтированной тропинке среди кустов, которая была проложена по окраине рощи, окружавшей военный госпиталь. Некогда это был монастырь; самые высокие и древние дерева были посажены, видимо, еще монахами.

Растерянная желтоватая луна кривлялась в разрывах облаков. Дождь прошел недавно; капли все еще срывались с ветвей и листьев.

И тут сзади послышались шаги, которые не были отзвуком его собственных. Обернувшись, он обнаружил, что метрах в тридцати за ним кто-то идет. «Не стоит беспокоиться, — подумал он. — Это солдатик возвращается со свидания в госпиталь, или врач идет на дежурство».

Тем не менее пульс его стал частым, а ноги сами собой заспешили. Что тут поделаешь, ночные шаги за спиной всегда действовали на него подобным образом.

Особенно здесь, на этой мрачной городской пустоши, по соседству со старым моргом и с теми местами, куда мальчишкой он бегал смотреть, как ковши экскаваторов, рывших котлован под новые больничные корпуса, вычерпывали из подземных склепов масляно-желтые кости монахов и таинственно безглазые их черепа…

Между тем, шаги за спиной убыстрились, и он сам тоже заторопился, с трудом удерживаясь от того, чтобы не перейти на бег. При этом приходилось еще и глядеть под ноги, чтобы ненароком не вступить в лужу и не испачкать туфель.

Вот почему (так он убеждал себя) он не решался посмотреть назад. А когда посмотрел, то увидел, что преследователь шагал на прежнем расстоянии, широко размахивая руками. От взгляда, брошенного вперед, перехватило дыхание. Заглядевшись под ноги, он и не заметил, как ошибся дорогой и вместо того, чтобы пойти по аллее, ведущей к дому, очутился в узком тупичке, окруженном со всех сторон забором.

Самым естественным в этом положении было бы вернуться, но никакая сила на земле не заставила бы его столкнуться лицом к лицу с тем, кто шагал за ним следом. И он пошел навстречу высокому забору, которым кончался тупичок.

Шаги за спиной не смолкали; идущий следом тоже вошел в тупичок.

Безотчетно он рванул бегом навстречу забору, подпрыгнул, вцепился в зубчатый, занозистый край и неожиданно легко перемахнул на другую сторону. Затрещала рвущаяся ткань, и колено пронзила острая боль.

Когда он встал, потирая колено, и посмотрел назад через щель между досками, проулок, освещенный светом дальнего фонаря, был пуст. Солдат (если это был солдат), очевидно, тоже махнул через забор, избегая проходной, и сейчас уже заходил в светившийся неземным светом кварцевых ламп лечебный корпус.